Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

Мужчина с густой черной бородой, сидевший в первом ряду, захлопал в ладоши и воскликнул:

— Живи долгие годы!

А сын Бекбоо продолжал:

— Сюда меня прислал окружной исполнительный комитет, потому что, если мне говорить о себе, то на сегодняшний день я являюсь работником просвещения. Поэтому считаю своим долгом широко разъяснить значение первой газеты на киргизском языке и задач, стоящих перед строителями социализма, разъяснить массе бедняков и батраков, угнетенным женщинам Востока, которых раньше продавали, как скот…

— Молодец, живи! — Иманбай захлопал в ладоши.

Маленькая старушка, которая, по-видимому, не совсем поняла последние слова оратора, удивленно пошлепала губами и, как бы про себя, спросила:

— Скажите, милые, кого это называет он угнетенными женщинами Востока?

Вопроса старухи никто не расслышал.

Сын Бекбоо был высокого роста, кряжистый, с чуть покатыми плечами. На его худощавом лице выделялись большие черные глаза. Вид у него был внушительный, благодаря высокому с горбинкой носу и длинным с проседью усам, которые он имел обыкновение закручивать. Эту привычку сын Бекбоо усвоил, когда служил в Красной гвардии. На собраниях он привлекал внимание слушателей не столько красноречием, сколько своим видом. Бердибай, глядя на него, размышлял:

«Черт возьми, по виду он совсем не похож на батрака. Это, видно, сын бая, скрывающий свое происхождение, заметающий следы».

— Товарищи! — Сын Бекбоо по обыкновению провел пальцами по усам и оглядел присутствующих. — Если говорить о нас, бедняках и батраках, то мы при царе — тиране Николае — не имели права не то что читать книги и газеты, но даже повернуть голову по своему желанию. Над нами свистели байские плетки. Угнетатели выматывали из нас последние силы, пили нашу кровь и жирели, как поганые кабаны! Голые и босые, мы ходили за чужими стадами, не зная покоя ни днем ни ночью, сердца наши были полны горя и печали, а глаза — слез. Это было прежде. Иное дело теперь. Советская власть освободила нас от векового произвола богачей. Так сказать, на сегодняшний день, как видите, мы сами проводим свои собрания, сами решаем свою судьбу и по широкому пути идем к социализму. Да здравствует советская власть, которая вывела нас к свету! Уро-оо!

Раздались аплодисменты. Многие бедняки поддержали оратора:

— Уро-оо!

— Живи-и!

Бердибай, воровато посмотрев по сторонам своими красными глазами, тоже крикнул:

— Уро-оо! Уро-оо!

— Товарищи! — сын Бекбоо решительно провел рукой по усам. — Мне еще хочется сказать, что батраки и бедняки, носящие дырявые шубы и чокои, не смогут читать нашу первую газету, если не будут ходить в ликбез. Газета наша называется «Эркин Тоо», потому что… Ну-ка, товарищи, прошу всех раскрыть и посмотреть первую киргизскую газету.

Экземпляров десять газеты лежало на скамейке. Их взял Абдиш и начал раздавать. Зашуршали газетные листы. Даже те, которые не знали грамоты, с радостью брали газету и внимательно рассматривали.

— Пай, пай! — удивлялся какой-то старик, перевернув газету вверх ногами. — Такая большая бумага и вся полна буквами. Как может человек читать ее и не запутаться?

Увидев чей-то портрет на странице перевернутой газеты, Оскенбай воскликнул:

— Смотрите! Кажется, это человек? Но почему он сидит вниз головой?

— Эй, черт возьми! — Соке энергично махнул рукой. — Если бы мне удалось самому своими глазами прочесть все, что написано в этой газете, тогда я умер бы без сожаления.

— Зачем умирать? — сказал Капар. — Когда выучитесь грамоте, надо не умирать, а строить новую жизнь.

Бюбюш, которая теперь чувствовала себя гораздо смелее, чем вначале, встала:

— Успокойтесь, товарищи! Доклад еще не кончился…

Стало тихо, и сын Бекбоо снова заговорил:

— Газета «Эркин Тоо», которую вы сейчас держите в руках, будет зеркалом жизни киргизских батраков и бедняков, она станет им опорой. Батрак, которому за труд не хочет платить богач, и токол, притесняемая злой байбиче, и девушка, которой грозит опасность быть проданной за калым, — все трудящиеся имеют право писать в газету. Ни одно письмо, ни одна жалоба не останутся без ответа. Товарищи! Я, заканчивая свой доклад, хочу сказать следующее: ударишь ли сову камнем или камень совой, все равно погибнет сова. Запомните это, товарищи! Итак, товарищи, пусть будут уничтожены капиталисты на всей земле! Да здравствует Октябрьская революция, которая дала свободу угнетенному народу! Да здравствует советская власть! Да здравствуют бедняки и батраки! Уро-оо!

Школьники дружно подхватили:

— Уро-оо!

Иманбай встал и, резко откинув назад полы своей шубы, воскликнул:

— Товарищи! Пусть также здравствует и сын Бекбоо, который вышел из батраков, стал большим ачендиком и сегодня сказал речь перед нами!

Иманбай засуетился, сел, некоторые похлопали ему.

Нетерпеливо ерзавший на своем месте Шарше встал и поднял руку:

— Я хочу сказать слово!

— Это потом, — ответил сын Бекбоо. — Сперва задавайте вопросы.

— У меня тоже вопрос, — сказал Шарше и, шурша кожаными брюками, вышел вперед.

— Вопрос можешь задать, — ответил сын Бекбоо.

— Товарищ сын Бекбоо, я хочу спросить — выходили когда-нибудь газеты и книги на киргизском языке? Если не выходили, почему? Раньше киргизы не умели ни читать, ни писать, оставались в невежестве и темноте потому, что они жили в высоких, непроходимых горах. Да еще их обманывали хитрецы-муллы, которые говорили, что мусульманину не подобает учиться. Мол, и дом, и знания мусульманина — на том свете, а здесь он лишь гость. Эти лжецы говорили, что каждого киргиза ждет в раю девушка-ангел.

— Товарищ Шарше! — Саадат не выдержал и, вскочив с места, перебил старика. — Ты хотел задать вопрос, а сам выступаешь с речью. Хватит, подожди! — Он обратился к собранию: — У кого есть вопросы к докладчику?

Чакибаш, бедняк с кудрявой черной бородой, поднял руку:

— Вот, например, мне можно спросить одно слово?

— Можно, можно, спрашивайте, — ответил сын Бекбоо.

— Пример, например, у меня есть жалоба в газету. Здесь все знают меня. Я бедняк, у меня одна кляча и рваная шуба. Жена умерла больше года назад. У меня самого болят руки и ноги. Имею пятерых детей, похлебку для них варю сам…

Карымшак крикнул с места:

— Ой, Чакибаш! Ты задаешь вопрос или высказываешь жалобу?

Чакибаш запнулся и, заикаясь, попросил собрание:

— Дорогие! Я прошу разрешить мне досказать мой вопрос!

— Ой, будь ты неладен со своей бородой! — вставил Соке. — Говори! Смелее говори!

Многие подбадривали Чакибаша:

— Чего боишься? Не робей, говори яснее!

— Пример, например, спасибо, дорогие! — продолжал Чакибаш, несколько осмелев. — Если я скажу свой вопрос яснее, получится так: огонь не может гореть без дров, так же мужчина не может прожить век без жены. Всем вам известно, когда умерла моя жена… Теперь я хочу обновить свою простыню… Хоть и не родную, но все же дети мои имели бы мать, которая варила бы им похлебку…