Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

Многие восхищались речью представителя отдела народного образования. Со всех сторон слышались возгласы:

— Живи долго, дорогой!

— Какой молодец, как хорошо говорит!

— Он прошелся по головам баев-манапов, как град по конскому щавелю.

— Что ни говори — ученый человек, окончил курсы, получил знания. Молодец!

— Ой, не болтайте, не мешайте слушать! — нетерпеливо крикнул кто-то в толпе. Все утихли.

Оратор продолжал:

— Еще хочу сказать вам, товарищи: только тогда обездоленные бедняки и батраки всех народов воспользуются завоеванной свободой и не дадут сожрать плоды своего труда разным угнетателям, ловкачам и хитрецам, когда они, укрепив дружбу между собой и крепко стиснув каменные кулаки, будут непоколебимо отстаивать свои завоевания. Помните — нельзя сидеть и ждать, чтобы яблоко созрело и само упало в рот. Надо работать, бороться и жить. Аилсовет, коммунисты, батрачком, союз кошчу и комсомольцы обязаны раскрыть беднякам и батракам глаза, поднимать их сознательность, заставлять баев уплатить батракам все, что им полагается. Для этого надо избрать комиссию, товарищи. А сообщать в газету «Эркин Тоо» о хорошем и дурном в жизни нашего аила — обязанность комсомольцев, молодежи и всех, кто знает грамоту. Наш великий вождь Ульянов, товарищ Ленин, сказал, что надо учиться и еще раз учиться! Поэтому, товарищи, я, кончая свою речь, хочу сказать:

…Казалось, собрание затянется до глубокой ночи. Бедняки и батраки хотели узнать обо всем, что касалось их новой жизни, точно дети, впервые открывшие глаза на мир. Они спрашивали, всегда ли и регулярно ли будет приходить в аил газета, привезли ее в другие аилы или нет, как быть, если женщина хочет разойтись с мужем, а мулла не разрешает, может ли эта женщина послать жалобу в газету?

Поднялся с места сосед Саякбая, старый плотник Сейит.

— Сынок, ты большой начальник, не осуждай меня, я хочу задать тебе один вопрос, — обратился он к сыну Бекбоо.

— Задавайте, аксакал, задавайте.

— Мой вопрос… Ты сам сказал, что… как там?.. кунс кончил. Сначала ты был батраком, как наш Самтыр, а теперь, при советской власти, ты стал большим ачендиком. Пусть услышат наши люди, им интересно, скажи, сколько ты получаешь жалованья?

Сын Бекбоо почувствовал себя неловко, глухо кашлянул, но все же ответил.

— Дорогой мой, — сказал тихо бедняк в серой шубе Сейиту, — зачем ты спрашиваешь о жалованье ответственного работника? Чтоб он поделился с вами?

— Э-э, пусть не делится… я хочу, чтобы люди знали, сколько получает денег бывший батрак, который стал большим человеком.

Вопрос Сейита был последним. Кончились и выступления. Постановили добиться возвращения лошади Чакибашу, для чего избрали комиссию, куда вошел секретарь партячейки Орузбай, батрак Шарше, а из женщин — Бюбюш. Учителя Капара обязали написать в газету о Карымшаке, который взял у жителя аила Тескей лекарственный опий, обещав ему коня, но обманул, из-за чего и была задержана лошадь Чакибаша.

С гор подул пронизывающий ветер. Школьники, стоявшие с утра на морозе, поеживались от холода, многие уже не могли шевелить пальцами.

Собрание закончилось, когда последние лучи заходящего солнца повисли над самой высокой из вершин Тескея, торчащей над горами как острый конец пики.

Ранним утром через ивовую рощу проезжала небольшая группа всадников. Это были Орузбай, Бюбюш и Шарше, с которыми ехали Карымшак и Чакибаш. Беднягу Чакибаша выручил старик Соке — дал ему своего коня. Чакибаш на гнедом, шагавшем не очень охотно, то и дело отставал от своих спутников.

Карымшак ехал на хорошей лошади темно-рыжей масти. Он был хмур и молчалив. Комиссия настояла, чтобы Карымшак поехал в аил Тескей. Орузбай, Бюбюш и Шарше хотели на месте проверить, действительно ли Карымшак взял опий и обещал прислать хозяину коня. Карымшак прекрасно помнил, что дело было именно так, и знал, что выкрутиться ему будет трудно. Несколько лет назад аткаминер и не подумал бы ехать по настоянию бедняков в чужой аил, он поднял бы на них плетку. А сейчас бай ехал покорно и молчал всю дорогу.

Секретарь ячейки Орузбай привязал к седлу четыре капкана и захватил свою берданку. Это не понравилось Шарше, ведь Орузбай ехал по делам комиссии, а не на охоту. Орузбай сказал:

— Успокойся, Шарше, от них вреда не будет. Капканы поставим по дороге, вон на тех холмах, и поедем дальше. А берданка только придает нашей комиссии грозный вид.

Шарше ехал на сером иноходце Мендирмана. Это был молоденький конек с блестящей шерстью, откормленный выжимками от бузы. Вчера Шарше хотел было попросить на время поездки у своих друзей хорошую одежду, чтобы, приехав в Тескей, показаться более представительным, но раздумал. «Зачем мне наряжаться? — сказал он себе. — Я ведь не жених, а член комиссии, избранный бедняками в больших чокоях!» Так он и ехал в своей старой одежде — в коротенькой желтой шубе, сером колпаке с дырявым верхом и небезызвестных «солдатских» брюках.

— Черт возьми! — воскликнул Шарше, приосанившись в седле. — Нас выбрали комиссией в присутствии самого товарища сына Бекбоо, которого прислал начальник уезда. Как только приедем в аилсовет, потребуем, чтобы туда вызвали нахала, задержавшего лошадь Чакибаша.

— Правильно, — отозвался Орузбай, — надо будет разобраться во всем с помощью аилсовета и не допустить скандала.

— Пример, например, — вставил Чакибаш, — да паду за тебя, Орузбай, ты секретарь ячейки, постарайся постоять за меня.

— Ой, Чакибаш, ты можешь не беспокоиться, — сказал Шарше, ударив плеткой и без того ретиво шагавшего коня. — В комиссии не один Орузбай. И мы с Бюбюш тоже. Эй, баба, езжай побыстрее! Ты стала членом комиссии и едешь с нами потому, что свобода дала женщинам равноправие. Когда будем отстаивать наше дело в аиле Тескей, ты будешь говорить от имени всех женщин. Сядешь прямо напротив председателя аилсовета, сложив плетку вдвое. Поняла?

Бюбюш краснела и робела, когда пришлось открывать собрание, а сейчас она смело ответила:

— Ой, Шарше! Я сама знаю, что мне говорить. Я молчу, а ты все «баба да баба»! Брось это, не то я собью с головы твою дырявую шапку! — Бюбюш дернула поводья и поравнялась с Шарше. — Если ты настоящий бедняк и от души почитаешь равноправие, забудь это свое словечко «баба».

— Ладно, не ругайся, забыл, — засмеялся Шарше. — Отныне буду называть тебя молодухой.

— Мы едем по делу, не спорьте! — сказал Орузбай, смеясь.

— Пример, например, — вставил Чакибаш, — верно Орузбай говорит. Будем ехать мирно, чтобы не прогневить бога. Не то создатель помешает нашему делу.

— Я же сказал тебе, Чакибаш, чтобы ты не беспокоился, — храбрился Шарше. — Едем четыре коммуниста нашего аила, целая комиссия. Плевать я хотел на гнев бога. Мы вернем тебе коня, да еще и женим на той самой вдове.