Павел Макшанихин - Родимая сторонка

— Да возьми хоть на платье старухе! — не отставал от него Костя. — Не нравится темный ситчик, могу предложить цветастый, повеселее.

Тимофей отговорился хмуро:

— Куда ей такой? Не девка ведь. Да сказать тебе правду, два новых сарафана в сундуке у ней лежат. Снохи коего году подарили. Ты бы лучше газетку дал стеганки завернуть, а то неловко по улице нести. Дорвался, скажут, до дарового, вон сколько хапнул!

А Костя смеется и так сердечно говорит:

— Не сомневайся, Тимофей Ильич. Тебе по приказу положено. Роман Иванович заходил уж ко мне. При всем народе интересовался, почему в магазине ничего не берешь которую неделю. Поругал меня даже: «Ты, говорит, Константин, гляди у меня. Чтобы, говорит, Тимофею Ильичу ни в чем отказу не было…»

Не успел Тимофей порог дома переступить, Соломонида с расспросами, чего в лавке есть, все ли купил, что было наказано.

Как увидела стеганки и руками всплеснула:

— Деньги ты не жалеешь, старый! Куда тебе две, солить, что ли?

А когда узнала, что даром принес, и слова не дала выговорить.

— Сейчас же неси одну обратно. Из ума ты выжил! Что люди-то скажут? Совести, скажут, у тебя нет, пожадился на чужое добро. Да ступай в лавку задворками, чтобы, не дай бог, не увидел кто… Экой срам-то, господи!

Хлопнул Тимофей дверью, выскочил на крыльцо. Огляделся, как вор, не видит ли кто. Задами вышел за деревню, а когда поравнялся с магазином, перелез изгородь на усадьбе Елизара Кузовлева и картофельной межой вышел к магазину. Костя уже запирал магазин на обед и немало удивился, увидев Тимофея. Вынул из пробоя замок, собираясь вернуться в магазин.

— Али забыл еще что взять?

Не глядя на Костю и путаясь в словах, Тимофей объяснил ему, зачем пришел.

— Не могу, Тимофей Ильич, обратно принять! — уже решительно запирая замок, сказал Костя. — Рази ж могу я корешок квитка из книжки вырвать? Он же под номером! А ежели у тебя квитанцию обратно взять, опять же не приклеишь к корешку. Да тут, не приведи бог, ревизионная комиссия увидит, что корешок вырван, так ведь суда не избежишь. Нет, Тимофей Ильич, ты под обух меня не подводи…

Потоптавшись один около магазина, Тимофей опять задами пробрался к дому. Никто не попался ему навстречу. Несколько успокоенный, он перелез изгородь, прошел садом, но перелезая вторую изгородь, похолодел. На крыльце сидел и курил, ожидая его, Назар Гущин. Бросив стеганку в крапиву, Тимофей подошел к крыльцу, поздоровался.

— Я гляжу, Тимофей Ильич, крепок ты еще! — дивился Назар. — Сигаешь через изгородь, как молодой. И дверцы тебе не нужны. Куда мне до тебя!

Тимофей растерянно присел рядом с Назаром на ступеньку, а Назар, доставая кисет и неторопливо закуривая, говорил:

— Три дня собирался к тебе, Тимофей Ильич, да поясницу все ломило. Сегодня вот отпустило немного. Дай, думаю, соседа проведаю, узнаю, как он там, в коммунизме, живет. Плотников не звал еще?

— Зачем?

— Так ежели задумал ты новый дом ставить, чего же откладываешь! Пусть ставит колхоз без промедления…

— Не собирался я ставить, Назар. И в старом доживу. А ежели Алешке новый нужен, так сам пусть и ставит.

— Дивно дело! — уставился на Тимофея Назар. — Пока не одумались — ставь. Благо и лес у колхоза заготовленный есть.

Тимофей нахмурился, не ответил ничего.

— Оно, Тимофей Ильич, раз тебе подфартило, нельзя упускать. Дают — бери, бьют — беги.

— Ты, Назар, неладно судишь, — осердился вдруг Тимофей. — Мне даже слушать тебя обидно. Никогда я на добро колхозное рот не разевал. И хоть дано мне право, а крошки колхозной не возьму больше…

Поднявшись, Тимофей стукнул дверью.

— Отнес ли, старик? — недоверчиво уставилась на него Соломонида.

— Я и эту сдать хотел, да не взяли… — с сердцем снял он и бросил на голбец зеленую стеганку. Опустившись на лавку, долго и обеспокоенно думал, что же ему делать со второй. Отдать кому-нибудь? Скажу, что для других бесплатно взял. Себе взять? Старуха загрызет.

Поднялся, надел кепку.

— Где у нас лопата? Яблоню окопать надо.

Назара на крыльце уже не было. Тимофей взял лопату и вышел в сад. Нашел в крапиве стеганку и хотел зарыть ее в землю. Но стало жалко: изопреет и пропадет зря. Больше всего боясь, как бы не увидела его старуха, пробрался к крыльцу, через сени прошел со стеганкой во двор и зарыл ее поглубже в сено.

Вернувшись, застал старуху свою в думах.

Сидела на лавке, сложив руки на коленях и тоскливо глядя в пол.

— Хотела, старик, пособить колхозникам лен полоть, да как пойдешь! Вот, скажут, до чего Зорина Соломонида жадная: уж и так ей все дают, чего только захочет, а она еще за трудоднями гонится…

Тимофей промолчал, лишь бы не растравлять еще больше жену, да, видно, не зря завела нынче эти речи Соломонида.

— Вот что, старик, — решительно выпрямилась вдруг она, — иди сейчас же в правление, к Роману Ивановичу. Мысленно ли дело: ни на люди показаться, ни в колхозе поработать. Ешь с оглядкой, ходи с оглядкой, слова не скажи лишнего, как бы худого люди не подумали чего… Да какая же это жизнь?

— Был я третьеводни у Романа Ивановича… — нерешительно начал Тимофей, почесывая спину.

— Ну и что он? — впилась в мужа глазами Соломонида.

— Это дело не твоего ума! — важно поднял палец Тимофей. — Дело это большой политической сугубости.

Знал Тимофей, что отставала у него старуха по части политики — газет не читала, на собрания ходила редко, а по радио только частушки слушала. Чего с ней говорить? Разве может она понять такой тонкий политический вопрос?

И верно. Встала Соломонида с лавки и слова больше не дала мужу сказать.

— Иди в правление, пока Роман Иванович обедать не ушел. Так ему и скажи: «Жили, мол, двадцать пять годов в колхозе, как все люди, и помирать будем, как все…»

— Па-ап, и я с тобой… — толчется около отца и канючит Васютка. В голосе его отчаянный страх: «А вдруг отец не возьмет?»

«Учуял-таки, постреленок, что на машине собираюсь ехать!» — дивится Кузовлев на сына. — Ведь и дома-то его не было, а стоило мне только инструментом брякнуть — он тут как тут!»

— Возьми меня, па-ап…

— Не знаешь, куда еду, а просишься! — твердо отбивается от сына Кузовлев, идя под навес к «Москвичу».

— Куда, куда… — хвостом тянется за ним Васютка. — Знаю небось. В Степахино, вот куда!

Отец лезет под машину, кряхтит и тихонько ругается там, постукивая гаечным ключом.

— Зачем же мне в Степахино?! — говорит он оттуда, и в голосе его Васютка слышит непреклонную решимость. — Я нынче по полям поеду! На весь день. С председателем и агрономом. Так что никак мне тебя взять невозможно. Массивы нам посмотреть надо. На буграх вон скоро пшеница поспеет. Не проворонить бы…

— А Роман Иванович в райком тебе велел ехать за лектором! — сообщает, ликуя, Васютка.