Николай Фомичев - Неожиданные люди

Можно было только догадываться, какой удар пришлось снести профессиональному и человеческому самолюбию Скибы, но он снес молча, мужественно и вскоре, подчинившись власти своего дисциплинированного ума, стал ревностным борцом с «архитектурным украшательством», отстаивая линию на преимущество полезности перед эстетическими функциями зодчества. Столь быстрое отступничество Скибы, дотоле слывшего в своих кругах эстетом, от собственных же принципов вызвало неудовольствие его коллег, и, дабы оградить себя от кривотолков, Александр Александрович пришел в обком с идеей создания филиала «Жилпроекта» в развивающемся Лесопольске.

Первое впечатление он оставлял о себе совсем не лестное, потому что, проходя своей тяжелой, медленной походкой в кабинет, ни на кого не глядел, но не из гордости, как это думалось, а из необходимости чересчур полнокровного человека держать свою массивную, красную шею в неподвижности; издавна привыкнув к мелким знакам внимания со стороны окружающих, он первый никогда не здоровался, тем более что у себя на службе и в учреждениях, где он бывал, всегда находился кто-то, кто упредил бы его такое желание: но самой неприятной была манера Скибы обмениваться рукопожатием: он всегда с таким запаздыванием (невольно, разумеется, вследствие все той же болезненной медлительности) подавал ждущей его руке свою короткопалую, пухлую, как лепешка, длань, что жаждущий пожать ее мог оскорбиться. Короче говоря, повадками и обликом — грузная, располневшая фигура и расплывшиеся черты гладкого, розоватого лица — Александр Александрович напоминал министерского чинушу, а не архитектора. Но чинушей Скиба не был: двери своего кабинета он держал открытыми для каждого, кто в нем нуждался; в разговоре был понятлив; и на шутку, от кого бы она ни исходила, имел обыкновение отвечать таким голосистым, жизнерадостным смехом, который мог принадлежать лишь человеку добродушному. Правда, временами он бывал подвержен раздражительности и при этом сильно гневался (хотя и знал, что делать этого ему, как гипертонику, нельзя), а в гневе, случалось, самым безжалостным образом распекал подчиненных, но, несмотря на это, в целом, как знаток архитектуры и руководитель, обладавший замечательным даром оратора, он слыл у большинства своих сотрудников непререкаемым авторитетом.

И все же была у Скибы слабость, которую Вадим заметил сразу, главный архитектор был тщеславен. Если, например, по окончании своего красноречивого выступления на собрании или активе он не удостаивался комплимента, у него, как-то вдруг и надолго, пропадало настроение. И наоборот, открытой похвале в свой адрес он радовался как ребенок, выражая это состояние самой непосредственной, безудержной улыбкой, иногда — с присовокуплением ликующего нутряного смешка «хе-хе-хе!», от которого его большой живот делал добродушно-колебательные движения. Но он тщеславился не только похвалой, часто заслуженной, своему уму и красноречию, но и любым, по самому пустячному поводу, вниманием к ному. Вадик был свидетелем, как Скиба, приехавший на институтский вечер в сопровождении своей дочери-подростка, был с возгласом восторга: «Александр Александрович! Вас с доченькой!.. Минуточку позвольте!», остановлен на ступеньках лестницы фотографом Лизутиным, выставившим в начальство объектив «Зенита», и, полуобняв за плечи дочь, позировал с такой откровенно счастливой улыбкой, как будто портрет его решили увековечить, по крайней мере, для окон ТАСС. Такое тщеславие Вадим считал вполне простительным для человека масштаба и возраста Скибы и потому, без колебаний, присоединился к тем, кто потакал слабости главного или, выражаясь кулуарным языком, «почесывал ему пятку». Но только Вадик это почесывание умудрялся исполнять столь тонко, что заподозрить его в льстивости было непросто. Так, обмениваясь впечатленьями с руководящим активом о только что прошедшем собрании, где выступил Скиба, Вадик, как бы между прочим, замечал, обращаясь к главному: «Вы бы видели Уварова (снабженца), когда он услышал ваше сравнение его со снулой мухой: он стал красным как рак; значит, подействовало», на что Александр Александрович отвечал тщеславным смехом, а актив — улыбками. Когда же Скиба взглядом, а нередко и словами прямо спрашивал секретаря: «Ну, как?» — имея в виду свою речь, Вадик, выразительно блестя глазами, скромно отвечал: «Ну, вы же видели реакцию зала», — и этого было вполне достаточно, чтобы поднять настроение главному. Зато уж, сам выступая с докладом, Вадим, ввернув где-нибудь для порядка шутливо-критикующую фразу в адрес Скибы, на комплименты ему не скупился, полагая, что это — возможно: во-первых, потому, что успехи филиала и в самом деле были связаны с энергичной деятельностью Скибы, а во-вторых, доклад, предварительно одобренный бюро, выражал теперь не лично его, Вадима Выдрина, мнение, а — коллективное. Так Вадик, уже не только номинально, как секретарь, но и фактически вошел в число немногих (Ненашев, Курбатов и главный инженер филиала Солодов), кому Александр Александрович доверял и на кого опирался. Второй, заключительный, рубеж «преодоления» Скибы был взят Вадимом несколько позднее, когда он заявил себя как перспективный архитектор.

В то время Вадим как ГИП вынашивал мысль о свободном, с учетом законов инсоляции [6] Инсоляция — освещение поверхности Земли солнечными лучами. , расположении домов внутри квартала взамен традиционной квадратно-прямоугольной планировке с ее ориентированием фасадов строго в направлении одной из четырех сторон света, вследствие чего одни квартиры осуждались быть навечно «солнечными», а другие — «теневыми». Свободная планировка, предоставлявшая, практически, любой квартире «право на солнышко», уже применялась тогда в Москве, Ленинграде, в столичных городах, но для условий Лесопольска такое объемно-планировочное решение могло явиться новшеством: то ли по инерции, то ли подчиняясь утвержденному Генплану, жилые кварталы проектировались филиалом по старинке, квадратами и прямоугольниками. Даже Скиба, казалось бы, противник всяких трафаретов, не обращал внимание на устарелость планировки, потому что занят был другой идеей. Всюду он пытался доказать, что, подобно развитию архитектурного ордера — от примитивизма дорического к нарядной усложненности коринфского — должна и будет усложняться и современная архитектура крупнопанельных домов, так что задача зодчества — форсировать этот процесс: искать и находить такие структуру и художественное оформление фасадов, такие цвет и фактуру наружных панелей, такие, наконец, пропорции и ритм балконов, лоджий, эркеров, чтобы уже теперь уйти от «дорического» облика жилых домов, хотя бы пока к промежуточному «ионическому». И Скиба не только говорил, но и много делал в этом смысле. Во всяком случае, первые построенные в Лесопольске безликие, бетонно-серые пятиэтажки отличались от домов последнего времени, с их разнообразием фасадов, облицованных керамической плиткой и усложненных гирляндами лоджий, как отличается человек в брезентовой робе от того же человека в выходной одежде. Воплощение проекта в жизнь — дело мучительной трудности, особенно для Лесопольска с его неразвитой материальной базой, — отнимало у Александра Александровича уйму времени и нервов (а он ведь исполнял еще и функции главного архитектора города), и у него, возможно, просто руки не доходили до пересмотра планировочных решений.