Николай Фомичев - Неожиданные люди

Агроном Степан Иваныч телефонную трубку сует чуть не в нос Захару Кузьмичу:

— Директор!

Тот хрипит:

— Тише, товарищи, тише! — Сам, зажимая трубку между ухом и плечом, успевает подмахнуть кому наряд, кому заявление, кому требование.

Только бросил трубку, опять загудели в попритихшей было конторе.

— Чего он? — спрашивает Степан Иваныч глазами.

— Городских привезли в подмогу! — Встал, пачку «Прибоя», коробок спичек сунул в карман. — Агафье накажешь: пусть уж и на городских завтрак стряпает. Давай тут… командуй. — И пошел, трогая руками чуть сторонящийся народ. Сам думает:

«С чего бы это? На совещании: «Тебе не дам людей, своими обходись». А тут на тебе… Сказал бы загодя… Ни тяпок, ни лопат не припасено…»

На крыльце вспомнил: не на чем ехать. И конюшня — вот она, во дворе, да лошади из-за ящурного карантина на приколе. И мотоцикл — ижевский мотоцикл у Захара Кузьмича, с коляской, — пришлось из-за негодной резины поставить на прикол. Ящур…

До усадьбы, если напрямую, вдоль реки, полчаса ходьбы, да только все село перехвачено пряслом карантинным. Теперь одна дорога: округ села, через ящурный пост. С час протопаешь.

А вышел на улицу — ноги сами к реке заворачивают. Захар Кузьмич крякнул, напрямки пошел по-над яром. Глаза так и тянутся к небу, к реке. Сонная вода, и небо сонное, едва-едва подернуто синевой. Солнца еще не видать за избами, только краснинка в том месте, и краснинкой же отливает зеленая река. И поникшие ракиты на другом берегу — как тишину слушают.

«Эх бы… с удочкой посидеть», — вздохнул Захар Кузьмич.

Хотел вспомнить, когда в последний раз на рыбалке был, и не вспомнил: укатили те дни далеко за войну. А как пришел с войны, так все некогда. Плотничал с зари до зари, детей, хозяйство подымал, потом вытягивал семеноводство, а тут вот взялся отделением управлять… Какая уж рыбалка. И опять подумал: «Что за народ приехал?»

На городских ему не везло. Другим отделениям, как уборочная, студенты перепадают. Ему же, что ни год, пацанье да прощелыг городских суют…

— Здорово был, Захар Кузьмич!

«А, чтоб тебя…» По ту сторону прясла — санинспектор Игнашка. Откуда и взялся? Нога в сапоге хромовом, пригармоненном, закинута на жердину, в коленку локтями уперся. На Захара Кузьмича глядит с ухмылочкой тонкогубой, как на бабу.

— Далеко собрался?

Игнашка шоферил в совхозе — две машины угробил, — выгнали. А ткнулся в райцентр — через год в село инспектором вернулся. Районному начальству, слышно, Игнашка угодил, а ящур еще большую силу ему прибавил. И надо было назвать его по отчеству, да язык тяжелеет.

— Здорово. — Не сбавляя шага, Захар Кузьмич подошел к пряслу, недолго думая, — нырк между жердин.

— К-куда?! — Игнашка аж подскочил как ошпаренный.

— Чего горло-то дерешь? — покосился на него Захар Кузьмич. — Не был я у скотины, из конторы иду… Вишь, сапоги не замараны?

— А ты это вот видал? — Игнашка скакнул к столбу, скрюченным пальцем затыкал в прибитую жестянку, на которой им же намалевано: «Стой! Ящур! Штраф 20 руб.». — Думаешь, управляющий, так для тебя и закону нету? А ну, вертай назад!

Захар Кузьмич хотел сказать, что ночью только, когда с сенокоса ехал, на санпосту был и сапоги мочил в дезинфекции, но, поглядев на кривую от крика рожу Игнашки, только головой мотнул и пошел себе куда надо.

— Марья!! — благим матом заорал Игнашка.

От крайней избы:

— Ау-у!

— Свидетелем будешь. Вон, гляди!.. Ну, ничего, ничего… Он меня вспо-омнит!

«Сопляк!» — подумал управляющий, а останавливаться средь села да в Игнашкино оранье встревать — позору не оберешься.

Прошел шагов с сотню, обогнул детсадовский палисадник — вот она, при площади, и усадьба. У конторы — ого народу!

Девки — в штанах. Парней не особо густо. Кто на узлах, баулах дремлет, головы посвесив, кто возле машин, ЗИЛов совхозовских, топчется, а эти, в кружке, в волейбол шлепают. А галдеж, галдеж — не хуже базарного.

Проходя мимо, Захар Кузьмич глядит, слушает и никак не поймет: как будто не заводские, и студенты — не студенты. Эти двое, что на узле присуседились, толстоносые оба, в годах. А тот вон, на приступке стоит, с руками, скрещенными на груди, — вполовину седой, вполовину черный, очками золотыми блестит. Не старшой ли?

От машин разноголосье:

— …Тебе бы только пожрать, ограниченный ты человек!

— Черт знает, набили, как скотину, в кузов…

— А мне, девочки, ничего не надо. Мне бы только где-нибудь бы грохнуться на матрац и спать, спать, спать…

— …и гнали весь день и всю ночь на этих дурацких скамейках, сена, что ли, не могли бросить?

— Откуда у них сено? Сапожник — без сапог, колхозник — без кормов…

— Интересно, а речка здесь есть?

Захар Кузьмич усмехнулся: «Ишь какие…» А какие, и сам не знает. Проходя в коридор, прикинул: «Девок на прореживание свеклы, а мужиков-то, может, на постройку клунь?»

В коридорах лежат приезжие вдоль стен, на плащах, палатках. «Намаялись ребята».

В приемной пусто. Дверь в директорский кабинет не прикрыта. За ней гудят. Вошел потихоньку.

За столом директора — главный агроном. Возле, на стульях, носами к главному, — предрабочкома Потапов и чужой: голова босая, поперек шеи складка с палец.

Главный кивнул Захару Кузьмичу:

— Садись, Кузьмич. — И к Потапову: — Пришлось вот извиняться перед товарищами. Триста километров по бездорожью на низких сиденьях! Ну, неужели нельзя было сена организовать?

— Ящур же…

— У соседей могли бы взять.

— Так ведь и у них ящур. — Потапов единственным своим глазом хлоп-хлоп.

— Гм… Надо было тогда в райцентре заночевать. Это вы могли устроить?

— Дом-то приезжих всего на двадцать мест…

— Захотели бы — нашли где устроить. В школе какой-нибудь… — Глаза главного перескакивают со стола на Потапова и обратно. — Нехорошо, товарищ Потапов, нехорошо. За следующей партией поедете, учтите это…

— Нет, это возмутительный человек! — задергался на стуле босоголовый. — Я считаю, что ему вообще нельзя поручать такие ответственные дела. Представляете: ночь, ветер, люди продрогли, шоферы вторые сутки за рулем. Каждую минуту жди аварии. Говорю этому товарищу: «Давайте где-нибудь заночуем», а он и слушать не хочет, да еще, знаете ли, грубит. — Складка на шее босоголового набрякла краснотой. — А сам-то, между прочим, всю дорогу в кабине ехал, а мог бы, кажется, и женщине уступить.

Захар Кузьмич поморщился: «Вот ведь ляпнул, а того не знает, что у Потапова поясница на фронте автоматом прошита…»

Главный смолчал. Дакнул только, упершись глазами в стол, потом сказал похмуревшему Потапову:

— Я вас прошу: тех, кто поедет в третье отделение, проводите в столовую. А товарищи из института пусть еще немного подождут…