Кузьма Чорный - Третье поколение

Немного взволнованная после разговора с инжене­ром, Зося Творицкая направилась к выходу. К ней по­дошла молодая девушка. Зося ее не знала. На лице у Зоси еще не исчезли следы робости, с которой она вы­сказала свои мысли инженеру. Будь в этот момент здесь Кондрат Назаревский, он по этому выражению лица мог бы вспомнить давнишнюю девочку, которая наивно спрашивала у Скуратовича, почему он не запряг для больного красноармейца лучшую лошадь.

Девушка сказала Зосе:

— Я слышала, как вы говорили. Вы будто перехва­тили мои мысли. Я давно знала, что вы здесь, но найти вас не могла, да и занята я очень. Я сестра Кондрата Назаревского. Брат говорил, что вы у него спрашивали обо мне.

Зося еще больше разволновалась. И даже отступила на шаг, взглянув Иринке в лицо. Она увидела перед собой краснощекую девушку, очень юную на вид. На ней было модное синее пальто с котиковым воротником, плотно облегавшее ее фигуру. В пальто она казалась высокой. Уже потом, когда Ирина разделась, Зося уви­дела, что она вовсе не такая высокая. На голове у нее ловко сидела такая же черная, как и воротник, меховая шапочка. Все было по моде и подобрано со вкусом.

— Из рассказов брата я давно уже знала о вас, но какая вы, до сих пор не могла себе представить. Ви­дела вас на суде, но не решилась подойти к вам.

«Ко мне не решилась подойти? Ко мне всегда под­ходили, и очень смело. Что это она говорит?»

Несколько минут помолчали, не зная, что сказать друг другу.

— Вы меня однажды видели, еще в детстве, на вок­зале. Вы тогда беспризорничали. Красноармеец при­ехал, чтобы отвезти вас к брату.

— Красноармейца помню, а вас вспомнить не могу.

— А почему вы говорите — не решились подойти ко мне на суде?

— К чему в такое время тревожить человека?

— Я тут сегодня выступала, и мне кажется, что все на меня пальцами указывают и глаз не сводят. Все, ка­жется, так и хотят сказать: вот она, жена того самого Творицкого...

— Меньше всего вам надо об этом думать.

— Ну конечно, я над этим не так уж много разду­мываю. Я работаю — и рада. Что было, то прошло.

— Вашу дочку я увидела раньше, чем вас. Вчера я заходила в детский сад. Мне показали Славу Творицкую. Я с ней немножко поговорила. Она неохотно отве­чала и все больше молча поглядывала на меня.

Ирина и Зося шли из клуба по подмерзшей к вечеру дорожке. Смеркалось. Краем леса дошли они до Двух Хат. Там был детский сад. Зосе надо было забрать Славу. Дети собирались домой. Некоторые оставались на ночь. Их переводили в другую комнату, через сени. Женщины одевали своих ребят возле низенькой ве­шалки. Дети сами разбирали свою одежду, болтали, рассказывали, расспрашивали, жаловались. Слышался голосок Славы.

— Я знаю свое место на вешалке, у меня там яб­лочки наклеены. Мама мне вырезала из газеты, а я сама раскрасила красным карандашом. А ты говоришь, что я не знаю, где мое пальто висит. Эх, ты!

Зося улыбнулась, подошла к Славе, поцеловала ее в лоб, погладила по стриженой головке и помогла ей одеться.

Идти до дому было недалеко — краем леса, холми­стым лесным берегом. Внизу медленно текла под синим льдом речка. В нескольких местах вода уже выбилась наверх, лед осел, готовый сломаться и двинуться. В лесу, высоко над рекой, беспрерывно перестукивались дятлы. По ту сторону речки, в низине, простиралось болото. Далеко на нем чернели кусты, за ними опускалось ог­ромное солнце. Розовые отсветы дрожали на мерзлой земле, на мшистых кочках, на синеватой воде. В одном месте, возле высокого берега, лед сломался и под на­пором воды отошел к противоположной стороне. Вода безостановочно ударяла в береговой склон с меланхоличным и звонким гулом. Вокруг пахло лесом и водой.

Слава держалась за руку матери. Ирина шла впе­реди. Слава спрашивала про лед, про закат, про мох и прошлогоднюю траву. Потом попросилась на руки «не­надолго, только один разик на ухо сказать», прижалась к лицу Зоси и шепнула:

— Мама, кто это идет с нами?

— Помнишь, я тебе рассказывала про Ирину Назаревскую?

— Это она?

— Она.

— Такая большая? Иринка ведь маленькая...

— Она уже выросла.

Слава не сводила глаз с Ирины.

— Слава удивляется, что вы не маленькая, а боль­шая,— сказала Зося и передала Ирине свой разговор с дочкой.

— А почему удивляется?

— Я часто рассказывала ей про вас маленькую. Те­перь она сама любит рассказывать мне «Сказку про беспризорную Иринку».

— Расскажи, Славочка! — попросила Иринка, взяв девочку на руки.

Славу долго упрашивали. Наконец Зося начала сама:

— Жила-была маленькая Иринка...

— Не так! — перебила Слава. — Вот как надо говорить: у Иринки был тата, и его убил буржуй. Тогда ма­ленькая Иринка осталась одна, и ей было очень плохо. Был у Иринки брат... Мама, это тот, который на ма­шине приезжал?

— Да, тот. Ну, и где же он был, когда Иринка оста­лась без таты?

— На войне. Он бил там буржуев.

— А Иринка что делала?

— Ты мне не даешь рассказывать. Иринка была бес­призорница. Бандиты сожгли дом, где Иринка жила, и тогда она пошла ночевать на вокзал. Мама, бандиты — это буржуи?

— Буржуи.

— Иринка была больная и хотела кушать. А один дядька, такой самый противный, как буржуй, начал говорить, что Иринка хитрая и чтобы ей не давали кушать. А была там еще маленькая девочка Зося. Ей ста­ло жалко Иринку, и она закричала на того дядьку гадкого, чтоб он убирался вон и не говорил так про Иринку.

— Погодите-ка, ведь это же и в самом деле так было! — сказала Ирина и даже остановилась, в недо­умении глядя на Зосю.

— Это я была там на вокзале.

— Да, да, вы все это мне напомнили. А потом на крыльце меня держал на руках красноармеец, а ка­кой-то парнишка подошел и сказал, что брат, на­верное, меня не любит, если бросил одну, и сам пошел воевать.

— Это был Творицкий.

Слава вошла в роль рассказчицы:

— А потом красноармеец забрал Иринку и отвез к брату, и тогда перебили всех буржуев. И Иринка стала подрастать.

— Славочка! — Ирина прижала к себе девочку.

С этой минуты у Ирины возникло и стало нарастать чувство большой нежности к Славе. Теперь она не спу­скала девочку с рук и шла быстрей. Зося старалась не отставать. Ирина знала, где живет Зося, но повернула в сторону. Зося хотела взять Славочку. Ирина сказала: «Только на минутку зайдем!»

В одной из бывших хуторских хат жил Нестерович. Он был дома. Ирина вошла с девочкой на руках.

— Антон Павлович! — заговорила она сразу. — У этого ребенка уже складываются в голове не то сказки, не то легенды даже о моем поколении, обо мне, а не то что, скажем, о моем отце. Беспризорность, голод, си­ротство — все это для нынешних детей будет только страшный рассказ о далеком прошлом.

Славу усадили за стол, начали угощать, и она еще раз, уже с новыми, неожиданными вариациями, расска­зала о беспризорной Иринке.