Кузьма Чорный - Третье поколение

— Не будет она любить прошлого и никогда на него оглядываться не станет. Она будет любить свое настоящее. Нам нужно научить ее ненавидеть пережитки мрачного прошлого. Но для этого надо, чтобы она знала это прошлое таким, каким оно было! — сказала Ирина.

Это был вечер своеобразного единения трех чело­век— Антона Нестеровича, Ирины Назаревской и Зоси Творицкой. Вернее, Зося Творицкая присоединилась к первым двум. С ними была Слава — ребенок, Слава Творицкая.

Нестерович проводил своих гостей и медленно воз­вращался домой. Был уже поздний час. Лес молчал. Светили звезды. В воздухе веяло весной. Нестерович стоял перед лесной просекой. Далеко тянулась полоса звездного неба над болотом. Вода сильнее шумела у берега. Там, где выводили стены, горело несколько фо­нарей, ярко освещавших красные ряды кладки. Рельеф­но выделялась фигура в желтом кожухе с винтовкой в руках — караульный. На высоком холме светились во­семьдесят четыре окна двух первых бараков. Оттуда доносились звуки гармоники и хорового пения — там никак не могли угомониться. Нестерович стоял и думал: «Это еще только начало. Надо, чтобы за этот год стало ясно, что не болото господствует, а над болотом гос­подствуют!» Он словно чувствовал тяжелую и неподат­ливую силу дикого простора. За бараком едва вырисо­вывался черный силуэт Двух Хат. Теперь там стояла одна только хата, в которой он прожил свои молодые годы. «Скоро в хате потолок провалится. Уже две под­порки поставили».

Поднимался ветер, тянуло острой свежестью. Запах просторов ударил Нестеровичу в лицо.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Около года потребовалось для того, чтобы все окон­чательно выяснилось. Тогда всем стала понятной и при­чина несчастья с портным на строительных лесах и то, что Слава так испугалась «дядьки с черными усами». Тогда начали вспоминать, что «Наумысник и в самом деле держал себя не так, как все». Вспомнили, напри­мер, что он неизвестно зачем лазил несколько раз на леса и выводил стену вместе со всеми. «Кладет, бы­вало, кирпичи час, а может быть, и больше, и никто ему за это не платил. И всегда делал это во вторую смену. Правда, в это время он был свободнее, так как в пер­вую смену работал на кирпичном заводе. Однако такое распределение времени, очевидно, было рассчитано на то, чтобы не встретиться на лесах с портным». (Он работал в первой смене.) Наумысник говорил, что кла­дет кирпичи, чтобы напрактиковаться. Но практико­ваться ему было незачем, — кирпич и без того был по­слушен его опытным рукам. Все это выяснилось и при­помнилось позднее. А пока что Наумысник считался одним из лучших работников, и «сам Нестерович не мог под него подкопаться». Нестерович и в самом деле пи­тал какое-то смутное, нехорошее чувство к Наумыснику. Откуда оно шло — трудно сказать. Никаких фак­тических оснований для этого не было. И тем не менее оно все время тлело. Больше всего это чувство поддер­живалось тем, что Наумысник всегда искал случая похвастать перед Нестеровичем бывшим своим батраче­ством и даже своим участием в борьбе с оккупантами. В чем выражалось это участие, определенно никогда не говорилось, Наумысник отделывался обычно намеками и полусловами: «Что, мол, говорить о старом! Мало ли у кого какие заслуги!» Наумысник предпочитал расска­зывать Нестеровичу о делах на кирпичном заводе. Дела шли здесь неплохо. И все же Нестеровичу не нравились постоянные намеки Наумысника на ангельскую чистоту его особы. Слишком уж часто Наумысник доводил до сведения Нестеровича, что привелось ему погоревать на белом свете. Это и вызывало неприязненное чувство.

Однажды Слава увидала Наумысника. Был солнеч­ный день. Ребята из детского сада гуляли в лесу. Слава немного отстала от них. Стоя на коленях, она, затаив дыхание, следила за зеленой букашкой, которая пере­двигалась по мшистой земле. Время было послеобеден­ное. В лесу стояла тишина, под деревьями было не так жарко и пахло разогретой смолой. С дороги доносились голоса детей.

— Слава, где ты?

— Зеленая букашка! — кричала в ответ Слава.

И вдруг она услышала чьи-то шаги. Это шел На­умысник. Слава увидела черноусого дядьку с хворо­стиной в руке. Он тяжело ступал большими сапогами и то хлестал себя хворостиной по голенищу, то откусы­вал кончик ее и выплевывал. Увидев Славу, дядька оста­новился. Глаза у него сделались круглыми и большими. Он даже отступил на шаг. Так он стоял и молчал. За­тем стал приближаться к девочке. Кругом — деревья, трава, мох; голоса ребят стихли. Монотонно шумят вер­шины сосен. А этот дядька надвигается прямо на де­вочку и глаз с нее не сводит. Неподвижный взгляд ис­пугал ее. Она позабыла о зеленой букашке и вскочила на ноги, готовая бежать.

— Как тебя звать? — спросил вдруг дядька.

Глаза его внимательно разглядывали девочку. Слава бросилась наутек.

— Глупая, чего ты! — крикнул он вдогонку, и де­вочка, чувствуя на себе взгляд этого странного чело­века, побежала еще быстрее.

Через несколько минут Слава была уже с детьми, а Наумысник все еще стоял с широко раскрытыми глазами. Затем он двинулся вперед, но уже не прежним шагом. Теперь он шел очень медленно, сдирая зубами горькую кору с хворостины. Дойдя до опушки, он вер­нулся и направился к детскому саду. Дети, взявшись за руки, шли искать зеленую букашку. Впереди шагала Слава. Снова увидела она того же черноусого дядьку. Теперь она была не одна и не испугалась. Несколько раз Слава оглядывалась и видела, что незнакомый дядь­ка пристально смотрит на нее. На следующий день дядька опять явился. Он быстро, будто случайно, про­шел мимо детей и все время смотрел на Славу. Так по­вторялось несколько дней подряд. Каждый раз он спра­шивал, как ее зовут, и каждый раз она в испуге убе­гала. Он собирался узнать у детей имя девочки, но тут одно обстоятельство заставило его забыть о Славе.

На строительство Наумысник обычно приходил ред­ко. Он почти не покидал кирпичного завода. Только в последнее время он стал ежедневно появляться тут, чтобы следить за Славой. Теперь его чуть ли не еже­дневно видели на стройке. Однако никто особого внима­ния на это не обращал.

Однажды Наумысник разыскивал Нестеровича. Пер­вая смена еще не кончила работу. Наумысник приехал на лодке, ему надо было посоветоваться с Нестеровичем, не пора ли приостановить выработку кирпича, а кирпичников поставить на другую работу: кирпича и в самом деле было наготовлено много. Он стоял боль­шими штабелями. Наумыснику сказали, что Нестерович на стройке, и он направился туда.

Там, где кончалась лесная дорога, взору открывалась знакомая картина. Неровная ложбина, с двух сторон загороженная лесом, а с двух других — открытая. На­умысник стоял спиной к лесу, на самом дне болотистого лога. Отсюда земля постепенно поднималась в гору, с каждым шагом становилось суше; дорога, минуя ог­ромный камень, вилась по ней, как протянутая лента. Чистое небо расстилалось над зеленым холмом, покры­тым чистым кустарником. Направо был обрыв к речке, за речкой — бескрайнее болото, не зеленое, а почти чер­ное от торфа. Налево — едва виднелась хатенка. Между нею и обрывом на всем протяжении (километра пол­тора) копошились люди. В одних местах по нескольку человек, в других — большими группами. Их было много, но больше всего — в двух пунктах. Слева находились бараки. Над ними вырисовывались красные контуры неоконченных стен с проемами будущих окон. Стены высились тремя корпусами, на верхних лесах каждого корпуса густо стояли люди. Даже отсюда можно было видеть, как двигались руки каменщиков. Ни голоса, ни другие звуки сюда не доносились. Слишком велико было расстояние. Солнце пекло, каменщики то и дело подходили к ведру с водой, черпали из него кружкой и пили, а потом старались работать быстрее, чтобы на­верстать упущенное время. Верхний помост лесов был высоко, поднимавшийся над ним край стены — еще вы­ше, а отсюда, снизу, все это казалось на страшной вы­соте. (Один дом строился четырехэтажный, два дру­гих — в три этажа). Безостановочно спускались вниз и поднимались кверху прикрепленные к канатам бочки и обыкновенные ручные носилки, подававшие на леса кирпич и глину. Внизу, на земле, людей, казалось, было еще больше. В руках мелькали лопаты, наполнявшие бочки глиной и известью. Кирпич снимали прямо с во­зов и укладывали на носилки. Тут же виднелись со­гнутые фигуры плотников. Они тесали бревна. Взмахи топоров были видны по вспыхивавшим на лезвиях сол­нечным бликам. И казалось странным, что стук топо­ров еле слышен.