Кузьма Чорный - Третье поколение

— Осенью уеду.

— Тогда и справка будет.

Подолгу он у Нестеровича никогда не засиживался. Поэтому ничего удивительного не было и в том, что од­нажды он как-то очень уж поторопился уйти.

Нестерович занимал квартиру в большой хате, разделенной сенями на две половины. Большая половина была разгорожена на три комнатки, в меньшей перего­родок не было. Здесь стояла простая побеленная печка, стены были оштукатурены и покрашены. В этой комнате жила Ирина. Три комнатки на большей половине зани­мал Нестерович. К Ирине часто приходила Слава. Жила она в интернате с детьми, родители которых работали на кирпичном заводе или на торфоразработках. Зося Творицкая работала на торфе, и Слава оставалась в ин­тернате. Накануне выходного дня Ирина приходила в интернат и забирала Славу к себе, а наутро после вы­ходного дня отводила ее обратно.

В тот вечер Наумысник, сидя у Нестеровича, услыхал голос Зоси. Она говорила на дворе. Он сразу же узнал этот голос и, едва успев попрощаться, выскочил из квар­тиры. Было темно. Зося стояла у раскрытого окна ком­наты, разговаривала и смеялась. Наумысник кинулся в сторону, чтобы его не узнали. «Хорошо, что убежал от Нестеровича, — а вдруг она туда зайдет!» Зося вошла в сени. Наумысник спрятался в тени деревьев и в самом темном месте стал напротив открытого окна. Он видел, как Зося переступила порог комнаты, подошла к кро­вати. А на кровати, укрывшись одеялом, лежали Ирина и Слава. Зося начала ерошить волосы дочери. Девочка смеялась, норовя так же схватить за волосы мать. Смея­лась и Ирина.

— Почему ты раньше не пришла? — говорила Сла­ва.— Мы думали, что совсем не придешь, и легли спать,

«Она здесь», — думал Наумысник, идя лесом к себе домой. Он теперь снова жил в той самой хате, в которой его увидал впервые Нестерович.

Зося приходила к Славе каждый выходной день. Не­счастье с портным произвело на нее тягостное впечатле­ние. Ей было жаль его, она считала, что он свалился потому, что не годился для такой работы. Она мало верила, когда ей рассказывали, как ловко он кладет кирпичи. До самого выяснения последних событий порт­ной представлялся ей чудаком, мало практичным и еще менее солидным.

Как-то Ирина приехала в город и зашла в больницу. На нее сразу же дохнуло детством. Печальные образы прошлого овладели ею. Это была та самая больница, в которую она когда-то вместе с братом пришла наве­стить больного отца и не застала его в живых. Идя боль­ничным двором по дорожке среди густой травы, она думала об ушедших годах. Портного она увидала в кори­доре. В халате и туфлях он стоял у окна и поглаживал бородку. Ирине он очень обрадовался:

— Экие вы люди хорошие! Меня и то не забываете!

— А почему мы вас должны забывать?

— Ну, это вы так говорите! У вас сердце доброе! Я думал — не выживу, так тяжко мне было. Написал сыну, чтоб приехал, а он мне денег сыпанул! Не буду скрывать — сыпанул! А приехать, пишет, не могу. Хочу, да не могу, — снизил голос до шепота и поднял кверху палец. — Он инженер, работает там, где железо из руды выплавляют. Горы там, пишет он, — страх! Не то что у нас — холмики да пригорки, а настоящие горы! Я-то думал, что много чего в жизни повидал, когда ходил по людям и шил кожухи. Думал, что полсвета обошел. А как погляжу сейчас — нигде я не был и не видал ничего! По своим закуткам шатался — только и всего. И если бы вот после этого несчастья помер, так без пользы — ни себе, ни людям. Я сына с детства к своему ремеслу при­учал. Ох, и дурень же я был! А он теперь — инженер! Я писал ему про все, что со мной случилось, что поправ­люсь и скоро из больницы выйду... Я-то, дурень, бродя­чего портного из него сделать хотел!

— А что же вы еще могли делать? Жизнь была такая.

— Вот-вот, это правда! Не моя в том вина... Ах, и как это я мог свалиться? Кто там на моем месте угол стены кончил? Стены-то уж небось вывели?

— Вывели. Наумысник там работал.

— Наумысник? Он мою хату развалил. Он против меня какую-то злобу имеет, хоть и не знает меня. Погля­деть бы, что такое за Наумысник? Скоро выпишусь. Скучно мне тут. Была бы хоть какая-нибудь работа, чтоб повозиться.

Портной вышел из больницы через полтора месяца после несчастья. Был ветреный и пасмурный день. Порт­ной сидел в кабине грузовой машины, рядом с шофером, и раздумывал: «Вернусь. А где я буду жить? Квартира, наверное, кем-нибудь занята: известно, не своя. Может быть, вспомнят, что я на работе стоял, когда ногу себе повредил, а может быть, и не вспомнят, Ирина пришла меня проведать, потому что она добрая девушка. А все? Как со мной обошелся Нестерович, когда я еще только собирался на работу становиться? Он тогда сердито разговаривал. А ведь бывший сосед! Чего же от других требовать?»

— Что вы говорите? — спросил шофер, услыхав бормотание портного.

— Ничего, это я сам с собою.

Машина остановилась километрах в двух от построй­ки, чтобы взять какую-то поклажу. Портной пошел пеш­ком. Ему приятно было размяться, нога была уже совсем здорова. После продолжительного лежания в больнице он вновь возвращался к тому, с чем успел сжиться. Го­лова была как в тумане. Он так забыл обо всем, что ока­зался во власти иллюзии: представилось, что он возвращается домой, как бывало, после шитья кожухов. Сейчас войдет в свою хату, погорюет о том, что тяжко жить на свете, сын начнет говорить, что у него нет сапог, дочка станет плакать, что одеться не во что. Он достанет зара­ботанные деньги, сосчитает, начнет прикидывать, — нет, не хватит на сапоги сыну и на платье для дочери! Так, можно сказать, всегда встречал его дом родной.

От Тетеревской гати он стал подниматься на приго­рок. Гать мокла и гнила. «По ней теперь не ездят, на нет пошла». Так думал портной, не испытывая по этому случаю ни радости, ни грусти. Он просто отмечал факт. В четверти километра от гати, за осушенной частью бо­лота, тянулась высокая насыпь и лежали кучи щебня. Здесь будет шоссе. Поднявшись на взгорье, портной оста­новился. Перед ним неожиданно развернулась панорама. Ее трудно было всю охватить взором, и он стал переби­рать детали. В непосредственной близости от себя он отметил то, что как будто не имело отношения к общей картине, заросли чертополоха и лебеды. Над буйно раз­росшейся зеленью возвышалось несколько стеблей ко­нопли. Кругом кишмя кишели воробьи. Это было место, где когда-то стояла хата портного. «Постой... Ага!.. Ну ладно... Сын теперь, слава богу, обутый, и дочь одетая. Он — инженер, она — врач... И без моих стараний так вышло». Впереди виднелся корпус электростанции. А вон и угол стены, на котором он работал. Теперь только несколько человек стояло наверху. «Крышу, что ли, со­бираются крыть?» Работа шла преимущественно внизу. В шеренгу стояли горны и наковальни. Из-под кузнечных молотов сыпались искры, под пилой скрежетало железо. Направо стояли готовые жилые корпуса. Неоштукату­ренный кирпич отливал на солнце багрянцем. Пахло смолой, вверх шел дым и вспыхивали языки пламени. Рабочие размешивали кипящий асфальт. Наскоро сколо­ченные из досок, тянулись один за другим столярные верстаки. Подойдя поближе, портной услышал повизги­вание рубанков.