Владимир Федосеенко - Вихри на перекрёстках

Миновав не одну разрушенную печь, Володя встре­тил, наконец, живую душу. Сидя на обгоревшем полене, понурая женщина перебирала мелкую картошку. Запав­шие глаза ее едва светились на темном худом лице.

— Тетенька,— обратился к ней Володя,— нет ли тут где-нибудь лодки?

— А кто вы такой? — безразличным глухим голосом спросила женщина.

— Зачем это вам?

— Если были вместе с немцами, так должны знать, где наши лодки, где мои дети, где все...

— Не был я с ними. Я свой, партизан.

Услышав ответ, женщина сморщилась и с отчаяни­ем в голосе начала рассказывать, как однажды в дерев­ню приехала на лошадях большая группа вооруженных людей. Многие были даже с ленточками на шапках. Они называли себя партизанами, вошли в доверие к жителям. Тут их угощали, проклинали при них гитлеровцев, пре­дателей. А немного спустя на машинах нагрянули фа­шистские каратели. Крестьяне поняли, какие это «парти­заны», лишь тогда, когда те вместе с немцами начали поджигать избы и убивать все живое. Мало кто уцелел тогда...

— Идите туда,— махнула женщина рукой в сторону вишневого садика, из-за которого виднелись две трубы.— Там деда Остапа найдете. У него, кажется, сохра­нился челн, потому что ловит рыбу.

Старик тесал небольшое бревно. Увидев Володю, он, словно зоркий ястреб, разогнулся и как-то напружинил­ся. Казалось, еще мгновение, и бросится с топором на вооруженного человека. Но, как видно, звездочка на пи­лотке успокоила деда. Глянув на нее, он протер глаза, шмыгнул носом, воткнул топор в бревно и заговорил:

— Вот, сынок, хочу до зимы какую-нибудь хатку слепить.

— Правильно, дедушка, нужно.

— Ох, горюшко наше. Пусть бы деревни жгли, а за­чем людей?.. Они же нужны жизни.

— Просьба к вам, дедуля: перевезите, пожалуйста, на ту сторону.

— Вы кто же будете?

— Свой я, свой!

— Я-то сразу узнаю человека... Гм... Пойдем.

Солнечные лучи легли на зеркальную гладь Берези­ны. Вода блестела живым серебром и слепила глаза. Ста­рик вытащил из ивовых кустов челн и столкнул его на прибрежные волны. Быстрая река подхватила челн и по­несла вниз по течению. Суденышко закачалось, и парти­зан, сидя на корточках, старался не потерять равновесие. Весло в руках старика, будто перышко, перелетало с бор­та на борт. Наконец челн пошел в нужном направлении. Наблюдая за ловкими движениями деда Остапа, Володя не понимал, почему он так торопится. И только когда су­денышко ткнулось носом в противоположный берег, ста­рый рыбак сказал:

— Вдоль берега не ходите. Я нарочно ничего не го­ворил, чтобы не испугать вас. Человек на воде не дол­жен волноваться. Скоро из Шатилок должен немецкий сторожевой катер пройти. Как только солнце сядет вон за тем сосняком, он тут как тут.

Старик быстро погнал челн назад, а Володя присел на луговую траву в прибрежных кустах, решив посмот­реть на немецкий катер. «Деревня Святое,— думал он.— Даже такое название не остановило фашистских карателей, подносивших пылающие факелы к соломенным кры­шам». Володя старался осмыслить произнесенные дедом Остапом слова: «Люди нужны жизни». И пришел к вы­воду, что они гораздо глубже по смыслу, чем «жизнь нуж­на людям». Старик видел и понимал жестокость и бес­пощадность фашистов к нашему народу. Наверное, по­этому и сказал так.

Катер промчался, оставляя за собой клин вздыблен­ных волн. «Скоро я вернусь к тебе, Березина,— подумал Володя.—Неужели партизаны не знают, что тут каж­дый день снует это судно?» По извилистой коричневой тропинке он направился в сторону леса. По дороге при­кидывал, как бы поставить мину на воде. И решил, что нужно сделать из камыша два пучка, связать их, а в се­редину так уложить снаряд, чтобы он скрывался под во­дой. В отверстии снаряда, где головка, воском закрепить взрыватель. Мину поставить на своеобразный якорь, а кабель от взрывателя протянуть на берег. Как только катер взойдет на плавающую траву, дернуть кабель и сразу с берега — огонь, чтобы ни один гитлеровец не вы­брался на сушу!

Представляя себе гибель катера и его ненавистных пассажиров, Володя спешил, не чувствуя ног под собой. И только когда пропотевшая гимнастерка начала прили­пать к спине, он пошел медленнее. Добравшись до леса, сел на невысокий пенек, сбросил вещевой мешок, достал из него хлеб и банку свиной тушенки, полученные в гос­питале. Потом вытащил хромовые сапоги, расправил их, стер пыль, вынул из голенища кусочек душистого мыла и разложил все это перед собой. «Зиночке и не снилось, что я ей привез. Хотя она, пожалуй, не ожидает, что я вернусь»,— подумал Володя. Он открыл консервы, отре­зал ломоть хлеба и с аппетитом начал есть, не сводя глаз с сапог. Вспомнилось, какая дрянная обувь была у Зи­ны, сколько мозолей натерла из-за нее.

Солнце быстро садилось. Собрав вещи в мешок, хло­пец, не торопясь, зашагал по лесу. Тут ему были знакомывсе тропинки. Помнил и место, где разместилась брига­да, и решил добираться туда напрямик. Опасность могла угрожать только со стороны железной дороги, но Воло­дя знал, что партизаны блокировали ее и поезда пока не ходят. В лесу стояла тишина. Пробравшись через чащо­бу, хлопец вышел на небольшую поляну, залитую луча­ми заходящего солнца, и увидел на противоположной стороне ее лосиху. А рядом топтался, тыкался мордой ей в пах маленький лосенок. «Ишь ты, красавица какая,— улыбнулся Володя,— не одну блокаду пережила, а фа­шистам на глаза не попалась...» И только успел поду­мать это, как лосиха насторожилась, переступила задни­ми ногами, оттолкнула боком лосенка и прыгнула. Передняя нога ее безжизненно болталась.

Володя нахмурился. Пристрелить животное, чтобы не мучилось? Но рядом — лосенок. Без матери и он пропа­дет.

У партизан существовал неписаный закон: лосей не убивать. А вот гитлеровцы в последние годы войны были злые, они не только уничтожали лес, но и старались за­губить в нем все живое. «Не спрятались и вы от них, про­клятых»,— глядя на лосенка, думал Володя. А лосенок продолжал топтаться возле матери, тянуться к ее сос­кам. Что ему до того, что раненая лосиха потеряла много крови, что в сосках ее нет молока! Малышу дай есть.

Володя начал потихоньку пятиться в кусты, чтобы обойти поляну стороной, не нарушая покоя животных. Дальше и дальше вела его тропинка...

Но вот, наконец, и мертвая полоса вдоль железной дороги. Прежде Володя бывал здесь и видел свеженеваленные большие сосны, ели, березы. Сейчас они опале­ны огнем, и только торчат вверх черные разлапистые сучья да кое-где из земли робко показываются вопроси­тельными знаками ростки папоротника.

«Зря фашисты уничтожили лес, все равно не позво­лим отремонтировать додргу»,— подумал юноша и сбе­жал с насыпи. По ту сторону ее начинался Алес. Как бы хорошо человек ни знал этот лес, ориентироваться в нем в сумерках все равно было трудно.