Владимир Федосеенко - Вихри на перекрёстках

— Возьму карабин и бесшумку.

— Что за бесшумка?

— Приспособление для бесшумной стрельбы.

— Тогда все просто.

— Что ж, пойдем в Дубравку, отдохнем, а завтра на­правим в Слободу на разведку какую-либо женщину.

В Дубравке партизаны зашли к деду Тимоху. Володя знал его еще с довоенных времен. Дед Тимох был отлич­ным охотником. Бывало, идут мальчишки из школы, а он навстречу уже с лисой или парой зайцев. В первые дни оккупации старика арестовали, требовали, чтобы отдал ружье, но он выстоял, не отдал. И в прошлом году одним выстрелом, картечью, двух немецких обходчиков на же­лезной дороге уложил. Случилось так, что зашли к деду две девушки-разведчицы, у той и другой только писто­леты, а надо через железнодорожное полотно перебрать­ся. Сунулись — гитлеровцы обстреляли. Тогда дед Тимох с ними и расправился.

Впустив партизан в избу, старик поджег смоляк на припечке и осмотрел хлопцев.

— Всех будто знаю, а кто вы? — спросил он у пере­водчика.

Данилов пожал плечами и улыбнулся.

— Что, нашего языка не знаешь?

— Почему? Знаю.

— Значит, наш. А я гляжу на фуражку, на мундир и думаю, что хлопцы где-то офицера поймали.

— Нет, дедуля, это партизан. А форма такая ему нужна,— сказал Володя.

— Старуха моя приболела, так я сам вас покормлю.

Тимох ушел в боковушку и вернулся с миской огурцов и куском сала. Партизаны сели к столу.

— Нет ли в вашей деревне женщины, у которой ка­кие-нибудь родственники живут в Слободе? — поинтере­совался Бойкач.

— Подожди, подумаю,— старик начал пятерней рас­чесывать седую бороду и вслух перечислять:— У Авдотьи нет, у Зины нет, у Нади нет, вот у Алены есть, она сама из Слободы, сюда замуж вышла.

— Молодая?

— Нет, уже порох сыплется.

— Сможет ли она там что-нибудь узнать, заметить?

— Ого, баба хитрющая!

— Где бы нам отдохнуть малость?

— Девушке я на кушетке постелю, а вы давайте на сеновал. А я спать не буду.

— Почему?

— Пойду на улицу. А вдруг немцев откуда-нибудь принесет, так я издалека услышу.

Правильно это или нет, но Володя обычно не ставил часовых. Сергеев ругал его за это — не помогало. Дивер­санты нередко ночуют в деревнях, где находится враг. Сколько раз группа проводила дни и ночи в той же Сло­боде! Проберутся во двор надежного человека, разместят­ся на сеновале и спят. По улице проедут немцы, полицаи, где-то около леса окружат и перетрясут несколько дворов, а группа в безопасности. Там, где немцы стоят, они не бегают каждый день с обысками. А поставь часового, тот сразу поднимет тревогу. Нет, лучше хорошенько отдох­нуть, подложить мину под бок врагу и в путь.

Правда, хозяева все равно тревожатся, сами охраняют партизан, как сегодня дед Тимох. Такую охрану Володя признавал. Старик может и с немцами поговорить, и по­чувствовать их намерение: поедут ли они дальше или остановятся в деревне.

Дед вернулся в хату на рассвете. Бойкач услышал, как стукнула дверь, спрыгнул с сеновала и тоже вошел в избу.

— Знаешь, сынок, над Слободой полыхало зарево и все время взлетали ракеты,— встретил его хозяин.— Туда опасно идти, что-то случилось.

— Знаю, на немецкого генерала было покушение. Не­известно, чем все кончилось. Алена от вас далеко живет?

— Нет, через дом.

— Как она к партизанам?

— У нее же сын в армии, лейтенант.

— Надо сходить к ней.

— Лучше сюда позвать.

— Позовите, дедушка.

Старик ушел. С кушетки доносилось ровное дыхание Вали. Володя подошел и прижался лицом к ее щеке. Сразу вспорхнули черные ресницы, девушка закрыла ла­донью глаза, улыбнулась:

— Это ты? Я такой сон видела...

— Хороший?

— Не знаю, видела тебя... Потом расскажу, посплю еще немножко.

Но звякнула щеколда, и в избу вошли дед Тимох с Аленой. По усталым выцветшим глазам, по морщинам на лице женщины было видно, что она пережила немало невзгод. И сейчас глаза ее были влажные.

Как выяснилось, в сорок первом году пьяный фашист застрелил ее мужа. А год назад гитлеровцы схватили в Жлобине на базаре дочь и увезли в Германию.

— Скажите, у вас есть в Слободе родственники? — спросил у тетки Алены Володя.

— Как же, сестра.

— Где она живет?

— Около моста.

— Недалеко от колхозной бани?

— Ага...

— Чудесно. Тетенька, мы вас очень просим сходить в Слободу и узнать, что там случилось этой ночью. Может быть, сестра знает.

— Я к ней сама собиралась, да все некогда было. Сей­час и пойду. А потом зайти к вам?

— Да, сюда. Очень прошу.

Женщина ушла. Старик отправился на другую поло­вину избы, к больной жене. А Володя сел и задумался: не сбегать ли за это время в Дубовую Гряду, к матери? Она, наверное, волнуется за него.

Встала Валя.

— Рано, могла бы еще поспать,— сказал хлопец.— А я хочу в Дубовую Гряду пробежаться.

— Зину навестить? — усмехнулась девушка.

— Я и не думал о ней.

— Боялся Копыцкого, поэтому и не подходил. А те­перь можно.

— Это ты ее ревновала к Копыцкому, он тебя тоже любил.

— Любил, когда я только что пришла в отряд. Тогда я, глупая, плакала. А теперь поняла: мало ли что коман­дир, все равно оплеухой надо отвечать.

— Не знал, что ты такая сердитая. И мне надо тебя опасаться?

— Ты — другое дело,— отвернулась Валя к окну.

Володя подошел и погладил ее по волосам, крупными волнами спадавшим на плечи. Объяснил, что его мать наверняка знает, в какое положение он попал, и, конечно же, нашла в малиннике место, где на него устроили засаду.

— Сходим к ней, Валечка, а? — спросил хлопец.

Девушка не ответила, села на край кушетки, натянула сапоги и лишь после этого произнесла:

— Пойдем.

Володя тихонько открыл дверь в соседнюю комнату:

— Дедуля, пускай хлопцы спят. Мы с Валей сходим в Дубовую Гряду и скоро вернемся.

— Ладно, скажу им.

Утреннее солнце уже светило, но еще не грело. Серым разливом стоял в низинах туман. Над кладбищем возле Дубовой Гряды носилось и драло горло воронье.

— Ты бывала в нашей деревне? — спросил Володя, когда невдалеке показались окраинные избы.

— Нет.

— Видишь, как убого она теперь выглядит. А посмо­трела бы с этого пригорка перед войной! Вон там стояла целая гряда дубов. Стройные, высоченные. Немцы спи­лили их. Часть вывезли, часть еще лежит. С некоторых кора облупилась, и они стали похожи на гигантские кости мамонтов.

— У меня что-то сердце щемит. И на душе так, как было, когда убегала из немецкого эшелона,— призналась Валя.

— Почему?

— Если бы с группой, а то одна к твоей матери иду. Ведь все знают, что ты дружил с Зиной, и вдруг явлюсь я.

— Моя мама добрая, но и ревнивая. Узнала, что Зина вышла замуж, еще выше голову подняла и говорит: «По­думаешь, мой сын ей нехорош! У него не такая будет!» Вот и познакомлю с тобой.