Владимир Федосеенко - Дубовая Гряда

— О-ой, бандиты! Нас окружи-ли!

Часовой выстрелил, когда ни одна группа еще не достигла назначенного места. Петр и Анатолий прижа­лись к земле метрах в десяти от часового, не зная, что делать, и не видя его. Но как только один за другим грянули выстрелы, часовой соскочил с крыльца, и Петр тут же «снял» его. Сразу же в окна полицейского участ­ка полетели гранаты.

Из дверей дома выскочили несколько полураздетых полицаев и рухнули, скошенные пулеметными очере­дями. В ответ из дверного проема затрещал вражеский пулемет.

— Ты куда? — вдруг крикнул Анатолий и схватил за плечи пытавшегося спастись бегством полицая. Тот успел выстрелить из пистолета в землю, но подбежав­ший Петр ударил его прикладом по голове, и предатель, выпустив оружие, упал на колени.

— Отведи его,— крикнул Петр, поворачиваясь к крыльцу. В это мгновение там взорвалась граната, и вражеский пулемет умолк.

— Хлопцы, давай сюда! — закричал Володя, унич­тоживший гранатой пулеметчика, и партизаны со всех сторон бросились к дому. Нужно было действовать как можно быстрее, чтобы Бодягин не успел привести со станции подмогу. Двух полицаев нашли в маленькой комнате, где они затаились под школьными партами. Собрали оружие.

— Отходи! — скомандовал Ядловец, и его приказаре повторили командиры всех групп. Не повезло толь­ко Грише, вместе с которым Володя спустил под откос поезд, где ехал старый Шайдоб. Пулеметная очередь перебнла парню руку выше локтя. Наскоро сделали перевязку, и Гриша, превозмогая боль, молча зашагал вместе со всеми.

Два партизана вели трех полицаев. Никому и в го­лову не пришло заглянуть им в лица. И лишь позднее, когда начало светать, походка одного из пленных пока­залась Володе знакомой.

Забежал вперед, глянул:

— Братцы! Да у нас же сам Кичка! Товарищ коман­дир, давайте сделаем привал и послушаем господина начальника полиции. Вот смеху будет!

— Пока не время. Придем на место, там и послуша­ем,— сказал Илья Карпович.

Кичка, слыша этот разговор, злобно посмотрел по сторонам. Вдруг он остановился и, как норовистый конь,— ни с места. А попробовали конвоиры подтолк­нуть прикладами, совсем уселся на землю.

— Позвольте, я подгоню,— попросил Анатолий, вы­таскивая шомпол из винтовки.— Он же своими подко­ванными сапогами прыгнул из окна прямо мне на го­лову.

Эти слова подействовали: вскочил и пошел. Тем бо­лее что Илья Карпович предупредил:

— Если постараешься, еще сможешь искупить вину.

На допросе в землянке Кичка начал просить:

— Отпустите, и я убью Бодягина и немецкого ко­менданта.

Только тут, во время допроса, выяснилось, что в ходе нападения партизан Василь находился в комнате, обращенной окнами на запад, и успел удрать. Удалось унести ноги и еще шестерым полицейским, а все осталь­ные полегли. Кичка признался, что Василь еще раньше докладывал ему об участии в засаде на Бодягина и немцев Анатолия Зубенка из Дубовой Гряды. Мол, об этом и Савка знает, да прикрывает бандита. Одного ни­кто не мог понять: почему молодой Шайдоб не выдал всех хлопцев? Побоялся за свою мать и сестру? Сам же Кичка не мог взять в толк, почему бургомистр отклонил его предложение об аресте семей Зубенка и Савки. Вме­сто этого он с немцами на следующее утро нагрянул в деревню, где прямо в избе расстреляли мать, двух сестренок и брата Анатолия. Савку пощадили: связали руки и увезли в Жлобин.

«Не смогли мы предупредить расправу»,— с горечью подумал Илья Карпович и взглянул на Володю.

— Не нужно пока говорить об этом Толику Зине,— сказал хлопец.

— Почему? — не согласился командир.— Зачем скрывать правду? Скажем и им, и всему отряду: пускай люди увидят звериное лицо фашистов!

Допрос закончился, но все продолжали сидеть на своих местах. В углу попискивала рация, а снаружи глухо шумели старые ели.

10

Однажды в Дубовую Гряду приехало много гитле­ровцев. Вооружившись пилами и топорами, они принялись валить дубы. Деревья тяжело падали на землю, так что в окнах дребезжали стекла. Лида вышла в послед­ний раз взглянуть на дубовую рощу и остановилась поодаль, на меже. Зазвенит пила, захлебнется, потом опять звенит. И так несколько раз. Сначала дуб вздра­гивает, потом вскидывает свои ветви-крылья, шумит, но они уже не удерживают его, трещат, ломаются и вместе с могучим стволом рушатся вниз. Над фашистом, толь­ко что остановившимся с пилой возле дерева, с тревож­ным криком пролетели две ярко-желтые иволги. Оче­видно, где-нибудь в развилке ветвей находилось их гнездо с птенцами, и родители, полные решимости по­жертвовать собой, старались отогнать пришельца. Не­мец усмехнулся, отложил пилу и поднял винтовку. И едва иволги встревоженно закричали опять, грянул выстрел. Одна из птиц, часто-часто замахав крыльями, упала в картофельную ботву. Гитлеровец рассмеялся и, заметив Лиду, хлопнул себя ладонью по груди:

— Гут!

«Во всем находят забаву. Неужели они думают, что так будет всегда?» — подумала девушка и, повернув­шись, пошла домой.

Немцы каждый день грузили подъемным краном стволы дубов на большие автомашины с прицепами и отправляли на железнодорожную станцию. В эти дни Василь не боялся приезжать домой. После налета пар­тизан полиции в Слободе уже не было, и он служил в Жлобине рядовым. Частые приезды молодого Шайдоба объяснились просто: хотелось повидаться с Лидой. А де­вушка не решалась прогнать его: он знал, кто из одно­сельчан ушел в лес, и заверял Лиду, что не выдаст никого.

Однажды утром Василь приехал радостно взволнованный.

— Знаешь, Лида, мне было показалось, что хватит наказывать Миколу за пожар,— сказал он.— Хотел уже съездить и поговорить об его освобождении. Взял бы взамен хлопца из другой деревни и отвез туда. Никто бы не догадался.

— Так в чем же дело? — не поняла девушка.

— Разве ты не слыхала, что Микола с несколькими бандитами задушили часового и разбежались? Его схва­тили недалеко от Жлобина, остальных все еще ловят.

— Где он сейчас?

— В специальном вагоне, в тупике на сортировоч­ной. Там два тюремных вагона, он в том, который ближе к центру города. Если кто угодит туда — считай что смертник. Охрана близко никого из гражданских не подпускает.

— Откуда ты все это знаешь?

— Был там случайно, отвозили одного комсомоль­ца: хотел гранату бросить в немцев через окно, а она ударилась о раму, отлетела и его же секанула осколка­ми по ногам.

— Значит, теперь Миколу уже не спасти...

Лида задумалась. Шумело в голове. Казалось, будто она кружится в каком-то колесе.

— Судьба такая, Лидочка. И, наверное, нам с то­бой...— Василь впервые обнял девушку и хотел поцело­вать, но та вырвалась.

— Как я тебя люблю! Без памяти... Лягу спать, и ты всегда перед глазами. Но и ревную... очень... Как увижу с каким-нибудь парнем, так всего и затрясет.