Владимир Федосеенко - Дубовая Гряда

— Савкино заявление об освобождении от должнос­ти отклонили. Майор даже удивился, почему он не хочет быть старостой. Савка и бумаги от врача показывал, и говорил, что управлять не умеет. Но бабы закричали, что на такую должность больше никого нет, а Кичка похлопал Савку по плечу и сказал, что. в случае чего по­может ему. Тут Савка начал перечислять жалобы одно­сельчан: нет соли, нет спичек, вообще ничего нет. Майор пообещал, что они, может быть, продадут нам пару плужков.

— Пускай люди посмотрят, что им немцы сегодня продали и по какой цене,—усмехнулся Володя и ушел со двора.

Он думал, что после собрания начальство обязатель­но зайдет к старосте, и поэтому быстро направился к Зине. Проходя мимо машины, наклонившейся на одну сторону, юноша заглянул в кабину. Там спал шофер. В кузове, накрытом брезентом, квохтали куры и хрюка­ли поросята, «купленные» немцами у крестьян. «А где же немцы и полицаи? — подумал Володя.— Не может быть, чтобы Василь всех их пригласил к себе. У кого же они и что делают? Хотя черт с ними, не стоит ломать го­лову. Они пешки. Сказали, что купить, они и «купили», а в другие дела не полезут».

Посреди улицы весенний ручеек оставил довольно глубокий след. После того как растаял снег, еще не бы­ло ни одного дождя. Поэтому и крыши изб, и заборы, и вся земля покрылись какой-то серой плесенью. Кое-где из-под заборов начали вылезать молодые ростки крапи­вы. Но и они не придавали деревенской улице свежести.

День был не по-весеннему пасмурный.

Володя задумался и едва не сбил с ног Зинину мать, направлявшуюся по воду.

— Ой, простите,— извинился он.— Зина дома?

— Дома, сидит надутая.

— Давайте я принесу воды.

— Придумал! Скажут, старосте воду носят.

Володя зашел в избу. В первой комнате никого не было, во второй — из-за вазонов с фикусом и пальмой на подоконнике — царил полумрак. На кровати лежала и плакала Зина.

— Что с тобой? — испугался хлопец.

— Ой, Володенька, чтоб она пропала, такая жизнь,— сквозь слезы сказала девушка.— Кричать хочется. У лю­дей отцы как отцы, а мой... Ненавижу!.. Говорят, что он наш защитник. Может, я потому только и живу еще на свете, иначе повесилась бы.

Володя опустился на стул. «Когда Василь арестовал Миколу,— подумал он,— мне тоже хотелось кричать, даже стрелять».

Зина встретилась с ним глазами и на минуту зажму­рилась. Володя встал и прижался щекой к ее щеке. Де­вушка обняла его голову:

— Теперь я тебя никому не отдам.

— Почему теперь?

— Потому что жалею.

— Не хочу, чтобы меня жалели. Хватит для этого мамы,— высвободился Володя и опустил ладонь на ее лоб.— У тебя температура?

— Нет у меня температуры. И вообще ничего нет.., Как все изменилось! Даже солнце стало не таким, как раньше. Знаешь, какое солнце я помню? Перед войной мы с тобой возвращались из школы, и оно стояло почти над головой. Возле Кизеевой гати было полно цветов. Я нарвала целый буке. Высоко в небе плыло беленькое облачко. Мне захотелось вскочить на него и помахать тебе цветами. Лететь и лететь туда, где солнце... Как тогда хорошо было! А теперь... Ой, Володенька, к нам идут! — вскочила Зина.

— Чего ты боишься? А еще хочешь со мной в лес уйти.

Гремя сапогами, в избу вошло начальство. Савка не знал, что Володя здесь, и повел гостей в горницу.

— Это твои дети? спросил Бодягин.

— Мои,— кивнул Савка и вышел на кухню, где уже хлопотала хозяйка.

— Почему ты в Красную Армию не пошел? — спро­сил бургомистр у Володи.

— Чтобы убили? — с напускной наивностью ответил юноша.

— Правильно. А в полицию?

— Молод еще.

— Вон какой ладный вымахал!

— Мне пахать, косить надо.

— Правильно.

Опустив голову, Володя вышел из дома, Зина за ним. Комендант проводил их молчаливым взглядом. На крыльце Кичка чистил сапоги, переводчик ожидал своей очереди.

— Молодец, хорошо ответил,— похвалила Зина, ког­да они отошли подальше.

— А как с ним еще говорить? Подбрасывает вопро­сы — будь здоров!.. Пойдем к нам.

— Ну что ты.

— Я еще не обедал.

— Ты иди, а я к Лиде.

Стоя возле забора, хлопец, проводил девушку глаза­ми. Когда рядом ходят враги, молодым людям нельзя разлучаться. Вдвоем веселее, можно обменяться мысля­ми, поговорить, а говорить есть о чем. Какою бы мрачной ни была жизнь, ты в ней не разочаруешься, когда рядом любимый человек. Он поможет прогнать страх, поддер­жит твою веру в светлое будущее.

И вдруг юноше стало не по себе: увидел, как из дво­ра Шайдоба с громким хохотом вышли полицаи.

«Гады, всегда им весело. Наверное, потому, что за спиной винтовки»,— подумал Володя и поспешил в избу. Там, кроме матери, никого не было.

— Хорошо, что пришел,— сказала она,— садись обедать.

Мария подошла к печке, налила из чугунка в миску щей, подала ломоть черного хлеба.

Володя принялся за еду, а мать села напротив, вни­мательно глядя на него, словно давно не видала. Воз­можно, в эти минуты она вспомнила мужа, обычно си­девшего на этом же месте, и мысленно видела его в сыром окопе, с солдатским котелком в руках. А может быть, думала о сыне и людях, проводивших собрание. Они могут схватить сына, убить его и не понесут за это ни­какого наказания. Как жить, когда над человеком издеваются и нет никакой защиты? Тяжело было матери смотреть на своих детей в такое горькое время. Весь их недолгий жизненный путь вставал в ее памяти, до ме­лочей. Мария вспоминала их лепет, впервые произне­сенное слово «мама», первые шаги...

Володя увидел слезы на глазах матери.

— Что ты, мама? Все равно я уйду в партизаны.

— Никуда ты от меня не уйдешь, сынок.

— Но в деревне больше жить нельзя. Могут схватить и отправить в Германию. Говорю об этом, чтобы для тебя не был неожиданным наш уход. Я не хочу попасть в ла­пы фашистам!

— Бог с тобой, разве я этого хочу?!

— Нельзя, мама, сидеть сложа руки. Надо бороться!

— Сыночек, видела я на собрании немцев. Какие они самоуверенные! Видно, их никакая сила не выгонит.

— Нет, выгонит. В партизаны не один я пойду. Фа­шисты нас не одолеют.

— Лучше бы ты воевал в армии и с нашими вер­нулся.

— Для того и уйду, чтобы наши вернулись быстрее.

— А кто-нибудь донесет, и нас перестреляют.

— Не бойся, мама, мы все продумали. В Жлобине есть биржа: всех, кто хочет и кто не хочет, оттуда уво­зят в Германию. Нужно будет объявить, что мы добро­вольно отправились туда. Показываться не станем. Хо­рошо, что Савка остался старостой. И Зина с нами уйдет.

— Еще чего — девчат с собой брать! Тоже мне вояки.

— Знаю, чего ты боишься,— рассмеялся Володя.

Мать видела, как вырос сын. При такой жизни моло­дежь быстро взрослеет.

— Никуда ты не пойдешь,— повторила она.— Сего­дня вечером будем тянуть жребий.

— Какой жребий?