Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

Заметка Г. Павловой «Песни, рожденные в вузах» (Музыкальная жизнь. 1959. № 10), сочувственно откликнувшаяся на этот конкурс, стала первым печатным подтверждением того, что набирает размах движение самодеятельной или, как ее позже стали называть, авторской песни.

30 апреля.В выставочных залах Союза художников на Кузнецком Мосту Пятая выставка молодых художников Москвы.

За два дня до открытия Отдел науки, культуры и школ ЦК КПСС по РСФСР сигнализирует, что

многие молодые художники оторваны от жизни. Они почти не поднимают в своем творчестве актуальных тем из современной жизни, проходят мимо героической борьбы советских людей за построение коммунизма и сосредоточивают свое внимание на изображении мелкого, случайного. Образы нашего современника не нашли почти никакого отражения. Главным объектом для изображения часть художников избрала убогие деревенские лачуги. От многих работ веет тоской и дореволюционным прошлым.

Поэтому оргкомитету Союза художников РСФСР вместе с правлением МОСХа рекомендовано «просмотреть выставку и внести в ее экспозицию необходимые исправления» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 219).

Жесткую оценку дал этой выставке и президент Академии художеств Борис Иогансон в статье «В защиту реалистической живописи»:

Перед нами предстали полотна, написанные в распространившейся манере полуплоскостной, бессодержательной живописи, дающей вместо живых образов обедненную схему. Такова, например, картина Н. Андронова «Сплавщики». <���…> Скажем, полотно М. Никонова «Первые шаги» – анилиновая раскраска холста вместо живописи. В театральных эскизах к «Пятой колонне» Хемингуэя О. Целков перещеголял самые левые выверты формалистического оформления 20‐х годов. <���…> Протаскивание эстетских взглядов, чуждой нам идеологии в искусстве ведется с помощью старого, «испытанного» средства, не раз уже применявшегося вольными или невольными противниками социалистического реализма – развенчания идейной живописи (Советская культура, 16 июля 1959 года).

Апрель.Первые гастроли Большого театра в США и Канаде.

Белла Ахмадулина исключена из Литературного института в наказание за неуспеваемость по «общественным дисциплинам», но, как предполагают мемуаристы, на самом деле за то, что она, – как вспоминает Наум Клейман, —

отказалась подписывать письмо против «писателя-отщепенца» <���Пастернака> 389. Она была командирована «Литгазетой» в Сибирь для «изучения жизни советских трудящихся» 390, привезла теперь цикл «правильных» стихотворений,

так что спустя год

Михаил Луконин, мастер курса, объявил, что творческая командировка доказала плодотворность контактов поэта с жизнью, и Беллу восстановили в институте (Сегодня вечером мы пришли к Шпаликову. С. 218).

Несколько иную версию этого события в письме к составителю излагает Давид Маркиш:

Осенью 59 года мы трое – Белла, Вадик Трунин 391и я – были исключены из института за «организацию пьянства в общежитии и аморальное поведение» 392. Приказ об отчислении подписал директор института Серегин – угрюмый персонаж, не оставивший следа в русской литературе 393.

Прямого отношения к травле Пастернака это событие не имело. А косвенное – вполне возможно: Литинститут, хотя он и не являлся рассадником студенческого бунтарства, решено было очистить от излишнего свободомыслия, выражавшегося, в частности, в неоднозначном отношении студентов к «делу Пастернака». И своевременное исключение трех «ненадежных» послужило бы неплохим уроком для всех прочих.

Все для нас обошлось благополучно: Беллу курс взял на поруки, Вадик Трунин покаялся, а я, перешедший к тому времени с очного отделения на заочное, отправился в Союз писателей и расписал в красках одному из Секретарей, Степану Петровичу Щипачеву, весь комизм происшествия в общежитии «Бутырский хутор». Щипачев тут же позвонил Серегину, и в тот же день я был восстановлен в институте без каких-либо условий.

14 апреля 1960 года экзаменационная комиссия под председательством Всеволода Иванова оценила на «отлично» дипломную работу Ахмадулиной «Стихи и переводы».

Журналы в апреле

В «Знамени» (№ 4) роман Константина Симонова «Живые и мертвые» (окончание – № 12), стихотворение Андрея Вознесенского «Гойя».

Это стихотворение, первоначально предложенное А. Вознесенским для публикации в «Новом мире», было отклонено А. Твардовским.

И тогда, – как рассказывал Вознесенский, —

«Знамя» напечатало моего «Гойю». Эта публикация явилась шоком для официоза. На собрании редакторов всемогущий завотделом ЦК по идеологии Д. А. Поликарпов заклеймил эти стихи. Кожевников встал, закричал на него, пытался защитить меня. С «Гойей» началась моя судьба как поэта. Первая ругательная статья «Разговор с поэтом Андреем Вознесенским» в «Комсомолке» громила «Гойю». Следом появились статьи запугавшего всех Грибачева и испуганного Ошанина. Для них формализм был явлением, схожим с вейсманизмом и морганизмом. Он казался опаснее политических ошибок – люди полуграмотные и суеверные, они боялись мистики и словесных заговоров ( А. Вознесенский . Собр. соч. Т. 5. С. 183).

3 мая.Из дневника Константина Федина:

Григорий Ив<���анович> Владыкин <���директор Гослитиздата> рассказывает о Пастернаке, который снова обратился к Хрущеву с петицией о разрешении издательству печатать свои переводы (Словацкого и др.), на что последовало согласие. Пастернак двурушнически печатает стихи в Англии (о «Нобелевской премии») и интервью сомнительного содержания (был приглашен к военному прокурору 394и получил от него назидание). Мне Борис становится противен. Я сказал Григ<���орию> Ив<���ановичу> – только бы не вздумали восстанавливать в СП!.. (Константин Федин и его современники. Т. 2. С. 164).

Познакомившись с Евгением Евтушенко на своей даче в Переделкино, Борис Пастернак дарит ему свою книгу «Сестра моя – жизнь» с надписью:

Дорогой Женя, Евгений Александрович, Вы сегодня читали у нас и трогали меня и многих собравшихся до слез доказательствами своего таланта. Я уверен в Вашем светлом будущем. Желаю Вам в дальнейшем таких же удач, чтобы задуманное воплощалось у Вас в окончательных исчерпывающих формах и освобождало место для последующих замыслов. Растите и развивайтесь. Б. Пастернак ( Е. Евтушенко . Волчий паспорт. С. 509).

После 4 мая.Журналист-международник Юрий Жуков сообщает в ЦК КПСС:

4 мая в беседе со мной Луи Арагон 395в нервной и раздражительной форме поставил вопрос о публикующихся в советской печати критических статьях по поводу сборника «Литературное наследство», посвященных памяти Маяковского… Придя в возбужденное состояние, Арагон заговорил о том, что «есть границы всему» и что он «не сможет остаться нейтральным», если буржуазная пресса подхватит историю со сборником «Литературное наследство» и сделает из нее «второе дело Пастернака». «Я, – сказал он, – должен буду в этом случае занять определенную позицию, и я заранее говорю, что я должен буду выступить в защиту публикации писем Маяковского к Л. Брик»… Он сказал, что уже сейчас американские и английские корреспонденты буквально атакуют по телефону Л. Брик, причем она «всячески скрывается от них»… Далее Арагон коснулся вопроса об отстранении Зильберштейна от руководства сборником «Литературное наследство». Он заявил, что Зильберштейн руководит этими публикациями уже 20 лет и что за это время он с очень небольшой группой людей и с очень маленькими материальными средствами сумел выпустить 67 томов «Литературного наследства» (Новая газета, 3 апреля 2009 года).