Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

На эту ошибку памяти обратил внимание М. Золотоносов, отметив, что речь шла наверняка о романе «Искатели», так как роман «Иду на грозу» был издан через пять лет ( М. Золотоносов . Гадюшник. С. 481).

«В Москве, – вспоминает Шаламов, – есть человек, который является как бы дважды моей крестной матерью – Людмила Ивановна Скорино, рекомендовавшая когда-то самый первый мой рассказ „Три смерти доктора Аустино“ – в „Октябрь“ в 1936 в № 1 Панферову, Ильенкову и Огневу и в 1957 году в „Знамени“ напечатавшая впервые мои стихи – „Стихи о Севере“» ( В. Шаламов . Т. 4. С. 308).

«По существу, первая моя публикация» ( Д. Самойлов . Поденные записи. Т. 1. С. 286).

Оно, – как вспоминает Владимир Тендряков, – «<> для вящего устрашения было собрано не в Доме литераторов на Воровского, а в Краснопресненском райкоме партии. <���…> Председательствует Сергей Сергеевич Смирнов <���…>» (Знамя. 2019. № 7. С. 154).

Как вспоминает Вениамин Каверин, « накануне его выступления, 11 июня 1957 года, К. Паустовский и В. Рудный были у него – в поисках защиты, и он сказал с запомнившейся твердостью: „‘Литературную Москву’ я в обиду не дам“.

На другой день он не только воспользовался личным разговором между ним и Казакевичем, но и бессовестно солгал, утверждая, что на пленуме не нашлось защитников критикуемой книги альманаха.

Можно ли сомневаться в том, что он думал одно, а говорил и писал другое? Нет. „Мы потеряли Федина“, – сказал мне Казакевич, когда после собрания поздним вечером мы возвращались домой. Этого не случилось бы, если бы он сам не потерял себя, решившись на прямое предательство, в котором не было ничего загадочного (как это кое-кому казалось) и которое было неизбежным следствием его литературной смерти» ( В. Каверин . Эпилог. С. 366–367).

«Только два члена редколлегии – Паустовский и я – не покаялись, – говорит В. Каверин. – Паустовский отказался, а мне как неисправимо порочному это даже не предложили» ( В. Каверин . Эпилог. С. 368).

«Доктор Живаго».

«Все противники Хрущева, – свидетельствует Леонид Млечин, – были выброшены из политики. Маленкова отправили директором гидроэлектростанции в Усть-Каменогорск на Алтае, Кагановича – управляющим трестом „Союзасбест“ в город Асбест Свердловской области. Они находились под наблюдением местных органов КГБ. Молотова вывели из состава ЦК, 29 июля 1957 года освободили от должности министра государственного контроля, 3 августа утвердили послом в Монголии» ( Л. Млечин . Фурцева. С. 228).

Восторженным письмом от 7 августа откликнулась на эту публикацию Светлана Сталина (Аллилуева), в ту пору научный сотрудник ИМЛИ АН СССР (см.: «Я слышу всё…». С. 347–355).

Запись в дневнике А. Твардовского: «Очередное закрытое письмо и предшествовавшие ему изустные новости не особенно задели на этот раз = жить нужно и должно и можно, могло быть, м. б., хуже. Жаль только, что без лжицы, фальши и актерства у нас ничто такое не обходится: Сурков и др. наготове. Не мне одному показалось на собрании 3.VII, что ораторов не пришлось бы менять в случае другого содержания документов» ( А. Твардовский . Дневник. С. 277).

«В рамках фестиваля был организован небольшой джазовый конкурс, который проходил в нынешнем Театре киноактера (тогда он еще назвался „Первый кинотеатр“). В нем принимали участие коллективы, имеющие статус любительских, непрофессиональных. <���…> От Советского Союза выступал оркестр ЦДРИ – биг-бэнд под руководством Юрия Саульского. Игравшие в нем студенты московских вузов в дальнейшем бросили свои как бы основные профессии и стали настоящими классиками отечественного джаза – Георгий Гаранян, Алексей Зубов, Константин Бахолдин, Борис Рычков, Александр Гореткин, Игорь Берукштис, Николай Капустин, а также многие блестящие „сайдмены“, составившие впоследствии основу ряда известных биг-бэндов, которыми руководили Олег Лундстрем, Эдди Рознер, Вадим Людвиковский. Выступление оркестра ЦДРИ на этом конкурсе прошло весьма успешно и принесло большую пользу для „официализации“ джаза в СССР» ( А. Козлов . С. 112).

«<���…> Произошло необычайное, – вспоминает Генрих Сапгир. – Отщепенец, недоучка, маляр, пьяница в своей смятой тирольской шляпе Толя Зверев в несколько мазков завоевал Золотую медаль – правда, председателем жюри был Сикейрос. Это тоже была победа!» ( Г. Сапгир // Арион. 1997. № 3. С. 85).

Не исключено, однако, что история с Золотой медалью Анатолия Зверева либо вымышлена, либо изложена неточно. Во всяком случае, известно, что Давид Сикейрос на фестиваль вообще не приезжал, а в списке медалистов имени Зверева нет.

По официальным данным, жюри возглавлял Сергей Коненков, а его заместителем был Павел Соколов-Скаля. Золотые медали были присуждены художникам из Бельгии, ГДР, Китая, Англии и советскому скульптору Федору Фивейскому. Серебряные и бронзовые медали и почетные дипломы получили Э. Неизвестный, П. Никонов, А. Ткачев, Б. Домашников, П. Смолин, Ю. Васильев, О. Рабин и др. (Другое искусство. С. 26–27).

Получив после июньского пленума ЦК КПСС строгий выговор с занесением в учетную карточку, Каганович, повторимся, был направлен в Асбест Свердловской области директором крупнейшего в стране горно-обогатительного комбината. В 1961 году после XXII съезда освобожден от этой должности и исключен из КПСС.

«Встречу (по словам Маргариты Алигер) расстроили работники аппарата СП (К. В. Воронков). Под предлогом загруженности телефона („вертушки“) ей не дали связаться с ЦК и договориться о времени встречи», – сообщает М. И. Твардовская (Знамя. 1989. № 8. С. 135). Впоследствии М. Алигер пришлось все-таки признать свои ошибки и покаяться на партийном собрании 1 октября 1957 года (см.).

На самом деле, конечно, в Милане.

И вот как истолковал эти события Константин Федин в дневниковой записи от 20 августа:

«И вдруг Сурков сообщает, что П<���астерна>к ездил вчера в ЦК, говорил с Поликарповым и обещал „отозвать“ рукопись романа из Италии…

Поистине – вот те фунт! Одна из „неожиданностей“ Бориса, так ему свойственных. Значит, если теперь итальянцы все-таки роман напечатают, то П<���астерна>к будет, так сказать, только „полувиноват“!!

А я почему-то призван его… спасать! При всей видимости его прямодушия, он петлит кривыми тропами. Но беда-то сейчас не в его характере, а в том, что ведь защитить его романа нельзя!..» (Константин Федин и его современники. Кн. 1. С. 578).