Сергей Чупринин - Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

А. С. Пушкина отпевали в Конюшенной церкви, а гроб с телом А. П. Чехова перевезли в Россию в вагоне с надписью «Для устриц».

«Первый же сформированный и подписанный новым главным редактором седьмой номер в известной мере выглядел программным» ( А. Турков . Твардовский. С. 232).

Эти командировки вошли в обычай у так называемых «эстрадных» поэтов: Евгений Евтушенко в разгар очередных проработок обычно уезжал за вдохновением в Сибирь или на Север, а Андрей Вознесенский после скандала с альманахом «Метрополь» (1979) заслужил прощение стихами, написанными на Северном полюсе.

«Прошел слух, – 17 сентября написал Борис Пастернак Жаклин де Пруайяр, – что роман вышел в оригинале, продается и читается. Как это произошло? Правда ли это? Тогда даже приглашая вас на мое грядущее четвертование, я не могу найти слов, чтобы высказать вам мою благодарность и радость» ( Е. Пастернак . С. 142).

В ролях были заняты все ведущие актеры студии, главную роль исполнял Олег Ефремов.

« Книги, упакованные в оберточную бумагу и датированные 6 сентября, погрузили в большой американский автомобиль с кузовом „универсал“ и перевезли домой к Уолтеру Чини, резиденту ЦРУ в Гааге. Двести экземпляров отправили в Вашингтон. Почти все оставшиеся книги разослали в резидентуры ЦРУ в Западной Европе – 200 во Франкфурт, 100 в Берлин, 100 в Мюнхен, 25 в Лондон и 10 – в Париж. Самая большая посылка, 365 экземпляров, ушла в Брюссель» ( П. Финн, П. Куве . С. 148).

«Кроме евангелия и молитвенника, – поведал советским читателям Борис Агапов, – вы можете получить в „граде божием“ всякие-разные брошюрки и буклеты, в которых найдете черт знает что о нас, о нашей стране, о коммунизме, о Советской власти, хотя такого рода „пропаганда“ и противоречит статусу выставки. Вопли оголтелых черносотенцев мешаются в них с шипением „филозофов“, угрозы – с проклятиями. Всё это мирно лежит рядом со „священными“ книжками и научно-божественными альбомами. И дамы с вострыми носами продают и раздают это, благостно улыбаясь» ( Б. Агапов . С. 159).

В их числе опубликованная в «Литературной газете» (14 августа) статья пианиста, народного артиста РСФСР Льва Оборина «Главное – человек», где сказано:

«<���…> кроме романа „Братья Ершовы“, не могу назвать произведения, которое взволновало бы меня, доставило эстетическое наслаждение, дало возможность глубже познать своих соотечественников, а через них и какую-то сторону действительности» (с. 3).

По данным П. Финна и П. Куве, уже в октябре антипастернаковская «кампания вызвала резкий рост продаж <���…> „Доктор Живаго“ оказался в верхней строчке списка бестселлеров „Нью-Йорк таймс“, потеснив „Лолиту“. За первые шесть недель после выхода книги в США было продано 70 тысяч экземпляров. <���…>

В марте 1959 года в США было продано 850 тысяч экземпляров романа » ( П. Финн, П. Куве . С. 199, 216).

Об этом же Борис Пастернак писал 6 октября и сестрам – Жозефине Пастернак и Лидии Слейтер: «Если в этом году мне будет присуждена Н<���обелевская> премия (как иногда доходят слухи), и у меня появится необходимость и можно будет поехать за границу (все это для меня в полной тени), я не вижу возможности и не стану пытаться брать с собою в поездку О<���льгу>, если я получу разрешение, речь будет только о моей собственной поездке. Но ввиду сложностей, связанных с Н<���обелевской> пр<���емией>, надеюсь, что ее присудят другому кандидату, скорее всего А. Моравия» ( Б. Пастернак . Т. 10. С. 394).

«23 октября 1958 года в 15.20 Эстерлинг вошел в гостиную Нобелевской библиотеки в Стокгольме и объявил ожидавшим его журналистам: „Это Пастернак“» ( П. Финн, П. Куве . С. 171).

Отметим, что состоявшееся тогда же присуждение Нобелевской премии физикам П. А. Черенкову, И. Е. Тамму и И. М. Франку агрессивной реакции властей не вызвало.

ЦК КПСС, конечно.

Анатолий Ёлкин, критик, сотрудник газеты «Комсомольская правда».

«Ленинградская».

Достоверность этого рассказа, записанного явно со слов А. С. Ёлкина, не подтверждена другими свидетельствами.

«Понятно, почему автора-клеветника предпочли писателю, посвятившему свое творчество изображению людей, вышедших из гущи народной» (авторы статьи намекают на Шолохова, проигравшего Пастернаку в соперничестве за Нобелевскую премию).

По воспоминаниям Владимира Лакшина, Твардовский «впоследствии всегда сокрушался, что принял участие в травле Пастернака тем, что опубликовал письмо симоновской редколлегии о „Докторе Живаго“ и публично, хоть и чисто формально, к нему присоединился» ( В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 30).

11 мая 1959 года газета «Нью-Йорк таймс» посвятила ему статью, где сказано: «Одним из результатов советско-американского обмена студентами является то, что в студенческий совет Школы журналистики Колумбийского университета теперь входит советский гражданин, избранный его одноклассниками. Это 24-летний Олег Данилович Калугин из Ленинграда. „Выдающийся“ и „парень с настоящей индивидуальностью“ – типичные выражения, которыми преподаватели и студенты Колумбийского университета характеризуют г-на Калугина». «На следующее утро, – вспоминает О. Калугин в книге „Прощай, Лубянка!“, – я проснулся знаменитым. На улице меня останавливали люди, жали руки, желали всего доброго» (цит. по: М. Золотоносов . Диверсант Маршак. С. 252).

Запротоколированное отсутствие Твардовского на этом заседании ставит под сомнение достоверность рассказа К. Ваншенкина о том, как в разгар обсуждения несколько писателей вышли покурить, «и вдруг из зала вышел Поликарпов. Вид у него был хмурый, озабоченный. <���…> увидев нас, подошел и решительно попросил пройти с ним вместе <���…>

Он пошел впереди нас по узкому коридору, прямо в кабинет, который всё еще называли фадеевским. Мы вошли, он притворил дверь и тут же, не приглашая садиться, спросил у Твардовского:

– Так нужно исключать или нет?

– Я уже сказал, – ответил Твардовский.

– Вы? – к Сергею Сергеевичу <���Смирнову>

– Я того же мнения.

– Вы? – к Рыленкову.

– Дмитрий Алексеевич, он такой лирик! – завосхищался тот…

– Спасибо, – Поликарпов направился к столу, и мы вышли.

Твардовский много времени спустя объяснил мне как-то, что Поликарпов приехал в Союз контролировать исключение. Однако, как человек опытный, в какой-то момент засомневался в целесообразности этого акта. Сам он, разумеется, не мог хотя бы приостановить события и отправился звонить Суслову, пославшему его, а по дороге для большей уверенности поинтересовался мнением еще нескольких писателей.