Давид Самойлов - Мемуары. Переписка. Эссе

Позднее Самойлов написал похожие слова: «Мне кажется, что я Вас знал всегда». Видимо, впечатления юности не стираются, как магнитная лента, а сохраняются, даже незримые, ясно и отчетливо.

Прошел год, и события развернулись еще более неожиданным образом. На сентябрь 1985 года был назначен мой юбилейный творческий вечер, посвященный 40-летию работы в театре. Автор сценария юбилейного вчера, режиссер телевидения Михаил Мараш, большой поклонник творчества Самойлова, услышав от меня историю с письмом, поделился со мной идеей пригласить на юбилей Давида Самойловича, чтобы на сцене произошла наша встреча. Я была озадачена. Ход режиссерской мысли был понятен — найти сенсацию, изюминку вечера. Но Мараш не понимал меня, не понимал того, что молчание в годы войны все еще лежало на моих плечах грузом вины. Мараш же утверждал, что Давид Самойлович, возможно, захочет пройти по следам своей юности и увидеть ту, которая сорок лет хранила у себя письмо не известного поэта, а простого солдата.

И он оказался прав: Давид Самойлович откликнулся. Мараш несколько раз звонил в Пярну, где жил поэт, затем отослал фотокопию военного треугольника и получил ответ:

«Дорогой Михаил Робертович! Спасибо за радость и растроганность, пришедшие из столь давних времен. Прошу передать Эре Васильевне мою фотографию. Если будет возможность, мы с женой приедем на юбилей в сентябре, но до этого надо списаться или договориться по телефону. Я почти все время в Пярну. Хотел бы повидать Э. В., а Вас поблагодарить особо. Письмо (Вы верно угадали) мое. А стихи не мои. Они целиком принадлежат Эре Васильевне. Большой ей привет.

Всего Вам доброго. Ваш Д. Самойлов»

На фотографии Давид Самойлович стоит в светлом костюме на фоне усыпанной плодами яблони. На обороте надпись:

«Вероятно, все же чудеса случаются. Спасибо Андерсону.

Эре Васильевне Сусловой, минутному видению через сорок лет».

Тогда я написала письмо, приглашая Давида Самойловича и его жену Галину Ивановну на юбилей. Он ответил:

«Милая Эра Васильевна! Спасибо за письмо. Постараемся приехать на Ваш творческий вечер, увидеть Вас на сцене и продолжить наше мимолетное знакомство уже на творческом уровне.

Хочу и немного побаиваюсь нашей встречи. Нам не грозит разочарование от сравнения того, что было, с тем, что есть. И почти уверен, что сумеем разговаривать друг с другом…

Надеюсь почитать стихи Вам лично.

Будьте здоровы. Ваш Д. Самойлов»

Сроки моего юбилея переносились из-за выпуска очередных премьер, но вот окончательно была утверждена дата — 16 декабря 1985 года. Это оказался и день нашей встречи.

К семи часам в зрительном зале стали собираться зрители. Пришли те, кто не одно десятилетие знал и любил наш театр. В зале царило оживление, как на премьере, и все так же, как и сорок лет назад, сияла вверху огромная старинная люстра. Ходили слухи, что будет что-то необычное, что кто-то приехал, но толком никто ничего не знал.

Наконец гаснет свет, зал затихает, звучит музыка, и я выхожу на сцену. Оказанный собравшимися прием на секунду лишил меня душевного равновесия: мне показалось, что я не смогу говорить, на глазах заблестели слезы, но я быстро справилась с волнением. В зале в тот вечер был мой зритель, мои любимые друзья. Мне стало легко, я ощутила что-то вроде невесомости.

На сцене появилась молодая актриса в белом платье — мой двойник, моя молодость, — с ней я вела диалог в течение всего вечера. Таков был замысел постановщика, который надеялся, что в зале будет присутствовать Давид Самойлович, поэтому лейтмотивом вечера была встреча с юностью.

По сценарию я должна была играть отрывки из пьес, а в паузах артисты нашего театра — читать письма ко мне и обо мне режиссеров, актеров, критиков. Сыграв три или четыре отрывка, я ушла за кулисы. На сцене появился ведущий — режиссер Михаил Мараш. Он медленно вынул из кармана заветное письмо-треугольник и начал читать. Зал замер, а когда он объявил, что автор этого письма Давид Самойлов и что поэт сейчас находится в зале, разразился овациями. В этот момент, сделав шаг на сцену, я увидела, как по проходу в партере идет и поднимается ко мне навстречу Давид Самойлович. Мощные прожекторы освещали его сзади, и он был словно окружен ореолом. Он вышел из света и огня. Это было для меня не появление, а какое-то явление: на мгновение показалось, что передо мной — будто и не было этих сорока лет! — молодой солдат. Давид Самойлович с улыбкой протянул мне цветы, и мы обнялись. Сбылись его слова о свидании, написанные так давно: «Если Вы захотите, оно состоится. Но не сейчас и не скоро».

Аплодисменты не умолкали. Затем будто орган зазвучал, я и позднее именно так воспринимала голос поэта — мощный, красивого тембра, удивительно мужественный. Самойлов обратился со словами приветствия сначала ко мне, потом к зрительному залу и стал читать стихи, закончив знаменитым «Сороковые, роковые…»

После юбилея в фойе театра накрыли красивый стол с фруктами и сладостями, предполагался только чай, это было время безалкогольных праздников.

Актеры состязались в остроумии, читая стихи, посвященные виновнице торжества, пели, играли, но все, что происходило, делалось и для Давида Самойловича. Он с удовольствием присутствовал на этом театральном капустнике, чувствуя себя своим в мире театра.

За столом мы сидели рядом, и я спросила его, не приходилось ли ему заниматься режиссурой, он ответил, что только в тех случаях, когда актеры читали его произведения [177] Д. С. почти 20 лет выступал в качестве автора и режиссера чтецких программ Р. Клейнера, в том числе «Альберт Эйнштейн», «Средь шумного бала…» (по произведениям А. К. Толстого), «Двадцатые годы», «Я это видел сам» (поэты-фронтовики). . Позже он писал мне, что не вмешивается в работу режиссера, актера, художника никогда, даже если ему все активно не нравится. Но однажды у него вырвалась фраза о постановке его пьесы «Фарс о Клопове»: «Как бы я хотел поставить этот спектакль! Я его вижу» [178] «Фарс о Клопове» не поставлен по сей день. Первая публикация осуществлена Г. И. Медведевой в альманахе «Петрополь» (СПб., 1992, вып. 4). .

Приезд поэта Давида Самойлова, безусловно, стал событием в культурной жизни города. Он пробыл в Горьком еще несколько дней, и дни эти были насыщенными: встречи с читателями, выступление на телевидении… И хотя он приехал неожиданно и не было никаких сообщений и афиш, зрительные залы были полны.

Хорошо помню последнюю читательскую встречу. Мы немного опоздали и сидели в последних рядах. Передо мной был огромный зал, заполненный людьми, пустая сцена и одинокая фигура Давида Самойловича за большим столом. Он много говорил, читал стихи, метко, остроумно, кратко отвечал на вопросы. Я смотрела на него издали и думала о том, что в его облике есть что-то колдовское, словно ему ведома великая тайна жизни.