Давид Самойлов - Мемуары. Переписка. Эссе

Привет Э. М. Поклон от Гали. Обнимаю Вас.

Ваш Д. Самойлов. 17.08.89. Пярну»

С. дважды упомянул Тредиаковского. Ошибется тот, кто решит, что занятия теорией стиха он считал делом нестоящим. Или что он с предубеждением относился к замечательному поэту и филологу XVIII века. Я думаю, что дело здесь в том, что незадолго до описываемой перепалки я опубликовал небольшой цикл работ о Тредиаковском (выполнено это исследование, кстати, было давно, и статьи давно были написаны: nonumque prematur in annum [409] Дословно: до девятого года (лат.), то есть не следует торопиться. ) и подарил его С. Он и вспомнил родоначальника новой русской поэзии, словно бы приревновав к нему.

Мне показалось, что С. не вполне понял мое письмо, что он в большей мере отвечает собственным невеселым мыслям и спорит с ними. Я постарался уточнить свой взгляд, и недоразумение было тотчас же изжито, когда пришло от С. следующее письмо. Наш обмен мнениями позволил С. высказаться по самым важным для поэта вопросам — о настоящем и будущем поэзии.

«Дорогой В. С.! Напрасно Вы прибедняетесь. Я высоко Вас ставлю как ученого, высоко ценю в Вас знатока и понимателя поэзии. Ваше мнение для меня одно из пяти важнейших. Я просто не понял Вас. Вы говорили о положении в поэзии, а не о ее перспективах. Тут я совершенно согласен с Вами.

В мире существует некая поэтическая энтропия. Она результат реализма и прагматизма современного западного цивилизованного мира, которым так восхищаются наши прогрессивные журналисты. Поэзия особенно чутко реагирует на этот мир абсурдизмом, разъятием, алогизмом. Наша поэзия таким же образом реагирует на прагматику бездуховного общества. А другая часть присоединяется к журналистике, образуя “поэзию высказываний”, а не поэзию идей. Высказывания бывают прогрессивные, а иногда реакционные. Но это отстает от журналистики и гораздо менее интересно.

Верю, однако, что поэзия из энтропии выйдет. Наверное, не на нашем веку» (16.09.89).

Вопрос о рифме отнюдь не стал для С. предметом размышлений об одном из формальных аспектов стихотворной речи. Это был для него жизненно важный вопрос о самом бытии поэзии в ее эстетической и социальной функции. Древним грекам и римлянам рифма не была нужна: их стихосложение еще не разорвало связей с музыкой, чем и привлекало слушателей (читателей). Когда у европейских народов стихосложение отошло от музыкальной речи и приблизилось к разговорной, именно рифма помогала сохранить музыкальность стиха, сделать его более нужным и доступным. Распространившийся в XX веке на Западе и Востоке vers libre [410] Верлибр, свободный стих (фр.). сразу резко сузил круг читателей поэзии и в большой мере лишил ее собственного звучания. Только в России и в немногих других странах господствовала высокая культура рифмы, помогавшая поэзии сохранять классическую традицию и социальную функцию. Однако и у нас верлибр все более распространяется, и С. всегда стремился осмыслить этот процесс отказа от рифмы и строгого стихотворного метра. У него есть опыты и белого стиха (пятистопного ямба без рифмы), и верлибра. Все это его и занимало, и беспокоило. Кому-то может показаться, что это — слишком сложная материя для мемуарного жанра, но я никак не могу согласиться: что может быть важнее в записках о поэте, чем его думы о поэзии? С. стремился провести различие между стихотворной системой, представляющей собой способ расположения фонологических элементов — слогов, ударений, словоразделов — и структурой стиха, где все эти фонологические элементы связаны со всеми другими уровнями и аспектами — синтаксисом, интонацией, топикой, тематикой, парадигмами образов. 29 марта 1976 года я получил от С. следующее письмо.

«Дорогой В. С.! Хочу поделиться с Вами мыслью, которая сводит воедино две на первый взгляд разнородные тенденции современного стиха. Стих, усложняясь, все более равнодушен становится к чисто внешним способам организации (размер, рифма). Отсюда бедность (или обеднение) современного метрического репертуара и строфики. Исчезновение “резких” рифменных рядов. На этом же равнодушии построен современный свободный стих — крайние структуры той же системы. Поэт либо отодвигает на задний план метрику и строфику, отказываясь от поисков в этой сфере (в организованном стихе), либо вовсе отказывается от этого (в свободном стихе), что — по сути — одно и то же. Две, как бы противоположные, тенденции — традиционализация и раскованность — разные проявления единого процесса: переноса центра тяжести в конструктивных элементах стиха с простых на более сложные, которые следует еще определить. Не противоречит ли эта мысль научным данным о ритмическом устройстве современного стиха, о его строфике и т. д.? Отдаю свою идею на Ваш суд. Если будет время, черкните два слова по этому поводу. Уж очень хорошо это подкрепляет концепцию о свободном стихе как структуре, а не системе.

Привет Вашей жене и Вам от Гали.

Ваш Д. Самойлов»

В другой раз С. подошел к беспокоившей его проблеме с новой стороны.

«Явилась беглая мысль: почему у нас все время говорят о необходимости заимствовать у Запада опыт верлибра? Почему бы им не позаимствовать у нас богатейший опыт рифмования (уверен, что такого нигде нет)?» (24.12.79)

К сожалению, придется обойти ряд писем С., посвященных подробностям истории и теории рифмы: они очень интересны, но доступны только специалистам. Напомню, что «Книга о русской рифме» С. вышла в 1974 и 1984 годах двумя изданиями (второе значительно расширено) [411] Даты выхода обоих изданий неточны. Первое издание вышло в Москве в изд-ве «Художественная литература» в 1973 г., второе — там же в 1982 г. В 2005 г. изд-во «Время» выпустило 3-е издание книги. и получила признание у русистов всего мира. А здесь мне хочется сказать о реакции С. на проблему паронимии. Паронимия — это сближение по звучанию и смыслу слов, далеких по внутренней форме и этимологии (т. е. с совершенно разными корнями). Пример у С.: слезы слизывая с губ; именно слезы слизывая. Естественно, что это явление, особенно распространившееся в XX веке, заинтересовало С.:

«Дорогой В. С.! С благодарностью возвращаю книги о рифме. У нас ничего нового. Только было небольшое наводнение и буря на море. Прочитал я интересную статью В. П. Григорьева о паронимии в сб. “Языковые процессы современной русской художественной литературы. Поэзия” (Наука, 1977). Вы-то, небось, его читали. Там только странно, что рифменная паронимия, весьма характерная для современной рифмы, исключается, и рифменная позиция для паронимии называется “слабой” Хотелось бы спросить кое о чем автора. Не знаете ли Вы, случаем, его имени, отчества и координат? Любопытно, что паронимия в максимальной степени свойственна шизофреникам: Хлебников, Мартынов, Вознесенский, Матвеева. И это действительно один из симптомов. По этому признаку Межиров и я относимся к шизофреникам средней степени. Я всегда рад обнаружить в себе признаки помешательства.