Давид Самойлов - Мемуары. Переписка. Эссе

Я привожу эти своеобразные, во многом, на мой взгляд, справедливые суждения большого мастера, но не хочу, чтобы читатель подумал, что я со всеми ними согласен. Однако именно потому, что я во многом с Кушнером не согласен, я привожу его суждения. Всю свою книгу я стараюсь насыщать полифонизмом, многоголосицей жизни. Я думаю, что «Василий Теркин» при самом строгом отборе принадлежит к древу великой русской поэзии, к ее сердцевине. Пастернаковские переложения Библии — тоже: перелагать библейские тексты стихами величайшие русские поэты начали с XVII века, так что и «Рождественская звезда», и «Чудо», и «Дурные дни», и обе «Магдалины», и «Гефсиманский сад», и, конечно же, и прежде всего, «Гамлет» возрождают мощную традицию, славную именами Симеона Полоцкого, Ломоносова, Сумарокова, Державина, Пушкина, Ахматовой… С. другой, чем Кушнер. Большие поэты часто других не принимают. Но читатель баллады С. «Блудный сын» (баллада — жанр повествовательный) никогда не остается равнодушным. Я такого случая не знаю.

Летом 1978 года я отдыхал в Латвии, в Эзерниеки (Озерном), с ныне давно покойным моим старшим другом профессором Б. Я. Бухштабом. Написал С., что время проходит в интересных разговорах с остроумным собеседником. Он откликнулся, шутливо применив к нам с Бухштабом термин «озерная школа» из истории английского романтизма: «Рад Вашей озерной школе рядом с легендарным для меня Бухштабом, который представляется мне не человеком, а явлением природы. Однажды, когда я был в Ленинграде, Саша Кушнер не мог свидеться со мной, потому что поехал к Бухштабу. Я понял, что это вроде Бештау и что Кушнер уехал в горы». С. собирался на Ахматовские чтения, но остался дома и написал мне:

«В Ленинград, как Вы заметили, я не поехал. Отчасти из-за жары и дурного самочувствия, отчасти оттого, что всякая компания имеет у нас оттенок пошлости. Это еще В. В. Розанов заметил. Жаль только, что Эткинда не повидал. Авось повидаю в конце сентября, ибо именно в эту пору собираюсь в Москву» (25.07.89).

«Дорогой В. С.! Не сразу ответил Вам, т. к. в начале мая с Галей ездили на несколько дней в Москву. Главным образом, чтобы повидать Копелева. Он с женой собирался пробыть у нас почти до конца мая. Но вышло так, что застали мы его накануне отъезда. Рае, говорят, осталось жить недолго. Лева провел у нас целый вечер. Разные разговоры и чувство, что не расставались. Он все такой же» (20.05.89).

«На днях познакомился с Зарой Григорьевной Минц. Прекрасный человек. Мы виделись несколько раз, и это было легко, приятно и содержательно. Обнаружили общих знакомых, в частности — Вас» (17.03.80).

Покойная 3. Г. Минц — профессор Тартуского университета, создатель крупнейшей научной школы по изучению Серебряного века русской литературы, жена Ю. М. Лотмана.

С. высоко ценил труды по истории рифмы выдающегося филолога академика М. Л. Гаспарова. Вот один из отзывов:

«Из приятного. Прислал мне свою книгу Гаспаров [407] Гаспаров М. Л. Очерк истории русского стиха: Метрика, ритмика, рифма, строфика. М.: Наука, 1984. . Замечательно. Молодец он. Умеет ухватить главное и определить его» (11.02.85).

О М. С. Петровых С. всегда говорил с восхищением. Он был рад узнать, что моя аспирантка Таня Богданова пишет о ней диссертацию. Сейчас она давно кандидат и доцент, работает в нашем университете. По моему совету Таня послала ему одну из своих работ. Он сообщил об этом мне: «Получил сборник с толковой статьей Богдановой о М. С. Петровых. Сборник весьма интересный. Буду его изучать» (06.10.89).

Жить ему оставалось четыре с половиной месяца.

Часто мы говорили и писали друг другу о поэзии. Незадолго до смерти С. высказался особенно решительно. Я был рад, что наше понимание совпадает: поэт — это человек, которым говорит и его время, и вечность. Он это выразил так:

«Когда говорят о независимости поэта от времени, пожалуй, ошибаются. Т. е. поэт может быть независим от конъюнктуры, от власти, от соблазна. Но сами реалии времени и наличного бытия обязательно входят в поэзию, помимо нашей воли. Ведь поэзия создается еще пятью чувствами, нашим чувственным аппаратом. А как же можно не чуять дыма, когда горит болото. Если “шкурное” восприятие мира отмирает, отмирает плоть поэзии. Остается “поэзия мысли”. Ну ее к черту. Ахматова — пример полного выражения реалий времени, личной судьбы в поэзии. Что вовсе не мешает ее величию, высокой интеллектуальности и пр.

У меня ничего интересного не происходит. Отсмотрел съезд [408] Речь о I Съезде народных депутатов СССР 25 мая — 9 июня 1989 г., который транслировался по телевидению в реальном времени. . Осталось чувство тяжкого похмелья, а в похмельном состоянии (это я хорошо знаю) свет не мил» (19.06.89).

Мы с женой опубликовали работу о поэтах французского авангарда Борисе Виане и Жаке Рубо. Я послал ее С. Жак Рубо дошел до пределов разрушения стихотворной речи, вводя в нее символы математической логики, элементы игры го, нулевые тексты. Наша статья вызвала С. на интересные размышления.

«В старину поэты ходили в шорах, потому и везли кибитку вдохновения прямо по дороге, к месту назначенья. Когда шоры отпали, возникло боковое зрение, и ожеребевшие поэты стали шарахаться и пугаться, стали терять дорогу и переворачивать экипаж. Почему-то решили, что это хорошо и в этом суть поэзии. А хитрецы, вроде Рубо, хотят вообще уйти из оглобель: дескать, кто сидит в шарабане, пусть сам его и везет. Мне эти штучки чужды. Я за честные жанры, композиции, за колбасу из мяса. И отвечать готов за качество исходных продуктов и за приготовление. <���…> Конечно, дураков дурачить приятно. Но это не назначение поэзии. Аполлинер тоже поигрывал и пошучивал, может быть спьяну. Но “Алкоголи”, к примеру, писал стрезва» (17.12.78).

Когда наступила пора гласности и свободы слова, интерес к поэзии упал: политика, публицистика и «задержанная литература» оттеснили ее на далекую периферию. С. спросил у меня, что я думаю о его очередной публикации, и я в таком духе ему и написал. Сначала он воспринял мой ответ болезненно, так что я был огорчен и озадачен: мне казалось, я говорю тривиальные вещи.

«Дорогой В. С.! Ваше пессимистическое письмо по части поэзии и по моей части мне понятно. Действительно, общество отвернулось от поэзии, а поэзия от общества. Более или менее читабельны “середняки”. Вы их назвали. Однако поэзия — вещь непредсказуемая. Что получится из того, что не получается, никто не знает. Абсурдисты, алогисты, герметисты порождены самим читателем, уставшим от реалистов, лозунгистов, пейзажистов, заднечислистов, славянофилов и печенегов. <���…> Напрасно Вы, замечательный стиховед, вдруг решили устраниться и удалиться к Тредиаковскому. Дело Ваше. Но жаль. Лидера, конечно, нет. Но есть Окуджава, Левитанский, Чичибабин, Жигулин, Корнилов, Чухонцев, Кушнер и еще могу назвать с десяток. Можно ли стиховеду пренебрегать ими? Это не хуже, а получше, чем конец прошлого века, когда сам стих упал и доцветал в одном Случевском. А вдруг из всего этого Анненский вылез. А символистов сперва не заметили, пока Брюсов не предложил закрыть бледные ноги. Огорчен, очень огорчен Вашей позицией ученого. Вот ведь потом скажут: а Баевский-то проморгал. За недавний интерес к моим стихам спасибо. За нынешний неинтерес не обижаюсь. Вкусы должны меняться. А вот одними подсчетами иктов у Тредиаковского не обойтись.