Василий Титов - Соловьи

Андрей Андреич Сазонов был лучшим из всех трех районных Сазонов, которым, кстати сказать, всем трем не легко работалось. В районе отличных хозяйств было немного — всего пять-шесть хозяйств «на уровне». Слабый здоровьем, умудренный житейским опытом и опытом партийной работы, Андрей Андреич Сазонов понимал, что «райончик» достался ему не из легких. Проработав почти всю войну секретарем в одном из отдаленных районов этой области, за которой числился и Житухинский район, он понимал, что без помощи извне, то есть без государственной помощи, поднять колхозы будет трудно. Для этого нужны были деньги, нужны были машины, нужны были высокие урожаи. Урожаев не было таких, денег тоже. Приходилось выкручиваться, держаться на том, что есть, вести дела так, чтобы главное было выполнено — план.

Если говорить правду, то надо сказать, что Андрей Андреич вслед за окончанием войны ждал перемен в колхозных делах. То, что было во время войны, было так ясно и просто — добывай хлеб с тем, что есть, помощи ждать неоткуда. Паши, сей, собирай, мобилизуй тех, кто не на фронте, на работу поистине героическую, опирайся на женщин, подростков, стариков, а хлеб добудь. Когда же кончилась война и домой повалил солдат и работать надо было иначе, пускать хозяйства на подъем, оказалось, что сделать это будет не легко. Понимал, конечно, Сазонов, что ни средств, ни денег для подъема колхозов, которого он ожидал, государство дать не могло потому, что в первую очередь должно было государство восстанавливать хозяйство в разоренных войною областях. На это не мало требовалось средств и денег. Все же от этого никому легче не было. И Андрей Андреич полностью подчинился сразу, как перешел в Житухинский район, тем уставным правилам и порядкам, которые к этой поре выработались и пришли на село сверху и которые регламентировали всю колхозную хозяйственную жизнь. Сазонов не был сухарем, заправилой тоже не был. Он был запросто одним из тех рычагов, посредством которого двигались многие дела в районе. Так в те поры вообще рассматривалась деятельность партийных работников, и ценились они больше всего за исполнительность.

Однако Андрей Андреич умел думать и «про себя». С одной стороны, он скоро научился многое делать и для своей защиты, с другой — и для того, чтобы и людям лучше жилось. Защита — хочешь не хочешь — была необходима, а желание делать так, чтобы и людям лучше жилось, выполнить было труднее, потому что все здесь зависело от того, как и кто сработает в своем хозяйстве. Не всем хозяйствам удавалось хорошо вести дела, хоть во многих работали люди не покладая рук.

Вот тогда Андрей Андреич и встал на ту дорожку «помогательства», которая нежданно-негаданно завелась и в других местах. Работает, работает иное хорошее хозяйство, хлеба нагрудит, первым все поставки сдаст, за все рассчитается, глядишь, прикинуть бы что от достатков на дело пустить, — глядь, а от Андрея Андреича звонок: «Москва»? Агей Агеич? Слышь-ко, Петров отстает, помочь надо». — «Дак, Андрей Андреич, я же в прошлом году за него сдавал, он еще со мной за то не рассчитался». — «Сочтемся, разберемся. Район отстает. План, сам знаешь, какой спущен». И чешет затылок Агей Агеич и везет сдавать за отстающее хозяйство. А тем временем Андрей Андреич, хоть и знает, что «режет» другой колхоз, не успев дослушать Агея Агеича, Михею Михеичу звонит. «Михей Михеич? Здоров! Уж и сказать неудобно, а придется тебе Гаврилову помочь». — «Андрей Андреич! — взмаливается Михей Михеич. — Я же помогал Гаврилову. Что же он сам-то… этот… колхоз-то не может?» — «До тебя, что же, не дошел, что ли, районный план? Ведь совещались. Знаешь, что спущено? Район отстает». И Михей Михеич еще долго не кладет трубку, все слушает, ждет и надеется — не отменит ли Андрей Андреич решения. И после этого звонка у него одна дума: «Опять коровник «накрылся», так и будет недостроенный, некрытый еще год стоять».

И как ни бился Андрей Андреич и честь района спасать, и дела в нем наладить, по многим причинам ему это не удавалось. Не удавалось потому, что не росли в районе хлеба везде одинаковые, а росли хорошие хлеба лишь у немногих. Не удавалось потому, что не грудились у него люди вокруг своих хозяйств повсюду, а зачастую даже и там, где грудились, в иной год народом беднело.

Пытался Андрей Андреич в целях хороших использовать поощрительные возможности существовавших тогда шести цен на продукты деревни — все равно не всегда удавалось и этим залатать дыры колхозного производства.

А цены были такие, что играть на них, казалось бы, можно было. Была тогда на колхозные продукты цена сдаточная, рядом с ней повыше стояла цена закупочная, еще лучше была цена за продукты от перевыполнения плана, были цены комиссионные, были цены базарные. Все они были направлены на то, чтобы производство росло. Жмет Андрей Андреич на иной колхоз, что, скажем, молокопоставку обязательную выполнил, мол, давайте перевыполняйте план, за перевыполненные сверх плана продукты и цена выше.

А ему: «Дак чем же коров кормить, корма на выполнение плана ушли. Не до жиру! Кормов столько, что коров бы до травы дотянуть».

И у Андрея Андреича руки опускаются.

Андрей Андреич даже «частный сектор» поощрял, как мог. Пустил в ход деревенские садики на огородах, малину с крыжовником рекомендовал, овощ призывал множить. Но лишь только у кого за двором вырастала малина, как появлялся районный фининспектор в брезентовом плаще и рукавицах, поднимал повыше воротник, чтобы не обстрекаться, и лез считать в крапиву кусты. Андрей Андреич едет один год весной и любуется — на огородах за дворами молодые яблоньки и вишенки растут; радуется — привилась идея. А годом, другим позднее едет — нет ни яблонек, ни вишенок. «Где же они?» — «Померзли!» — в ответ.

Слушает Андрей Андреич, соображает: «Померзли? Да отчего же? Ведь, кажись, ни этой, ни прошлой зимой и морозов-то больших не было. А оно — померзло?!»

А чего оно там — померзло! Просто яблоньки — хоть за это и наказание полагается — обухом хозяин через вчетверо сложенный мешок обстукал у самого корня, а под вишенки кипятку полил. Зачем? А затем, что четыре вишенки приравнивались по налогу к одной яблоньке, а налог на яблоньку такой, что она и в четыре года его не отработает.

Да, в трудные годы приходилось работать Андрею Андреичу. Трудными были они и для Сазона Година, и для Сазона Заварнова. Хоть делали они одно общее дело, а в нем, наперекор одно другому, многие ясные, а зачастую и непонятные помехи таились. И хоть как ни трудно, как ни противоречиво многое было устроено в том, уже ушедшем от нас времени, все же многие хозяйства хорошо работали, обнадежно думали о будущем.

Баблоев, пожалуй, был прав, когда сказал Головачеву, что направит его для работы в тихий район. Однако сразу этого Головачеву в районе не показалось. И не потому, что с первых дней на его плечи легло много работы, а потому, что как только явился к начальнику своему Пармёну Пармёнычу Промедлентову, так тот столько наговорил Головачеву, что показалось сразу, что он и не справится с делами.