Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Жокен, решив, что в душу жены вселился шайтан, схватил со стены камчу и начал стегать Жамал, памятуя, что чем сильнее бьешь, тем быстрее уходит шайтан. Но Жамал, словно дразня мужа, кричала, что будет поступать так, как ей захочется. Раньше, когда Жокен бил ее, она покорно терпела, уверенная, что это и есть доля женщины, что рукой Жокена ее карает сам аллах.

А вот сейчас она не признавала ни бога, ни мужа. Она распахнула сервант и выбросила на пол сервиз, которым гордилась перед своими подругами, ударила фарфоровым чайником Жокена по лицу.

Окончательно убедившись, что в душу жены вселился шайтан, Жокен бил ее до потери сознания.

А на улице голосила Алима, зовя соседей на помощь.

…Жамал очнулась в больнице. Все ее тело ныло, больно было даже шевельнуться. Но на душе было ясно и легко. В окне она видела горы и видела, как высоко в небе медленно парил одинокий беркут. «Может улететь куда глаза глядят», — думала Жамал. И она завидовала ему.

Прежде чем перейти на новую работу, Саяк побывал в санатории на Иссык-Куле. А когда возвратился в город, сразу на него, руководителя крупного предприятия, навалились тысячи дел и забот, и ему все не хватало времени съездить за своими вещами в лесхоз. Да и какое-то суеверное чувство владело им: ему казалось, что если он заберет свои книги и вещи, то ему больше не увидеть Жамал, что Жамал даже не пожелает проститься с ним и что, глядя на мать, и Алима отвернется от него.

Прошло почти два месяца с тех пор, как Саяка в последний раз видели в лесхозе, и вот он приехал в полдень на грузовой машине учебно-производственного предприятия. Он сразу мог бы отправиться обратно, но в доме не оказалось Жамал. Как же не проститься с ней!

Увидев Саяка, Алима не бросилась к нему, как прежде, а тихо заплакала:

— Плохо, дядя Саяк, ой как плохо. Мама лежала в больнице, отец бил ее страшно. Кровь шла изо рта, из носа.

Саяк гладил девочку по голове, дрожащим голосом успокаивал:

— Не плачь, Алима. Говоришь, мать уже выздоровела. Слава богу.

— Думаете, папа бил ее только один раз? Теперь уже и мать дерется, хватает, что в руки попадет.

Саяку стало жутко. Он понял, что последний беспощадно-резкий разговор с Жамал разбередил ее душу. «Зачем я это сделал, зачем?! Чтобы она страдала здесь, униженная, избитая в кровь. Когда-то я придавил ей дверью пальцы, а теперь… Как я могу спокойно уехать, оставив ее в беде?» И это сознание своего бессилия помочь Жамал и жалость и любовь к ней, словно тяжелой волной, захлестнули его.

А молодые парни — шофер и экспедитор, никогда не бывавший в Арслан-Боба и напросившийся взять его с собой, — бродили у края леса, собирая яблоки, им хотелось подольше задержаться здесь среди этого леса-сада, где плоды валялись прямо на земле.

Саяк стал взбираться вверх по склону, постукивая палочкой. Вот и полукруглая вершина холма. Сколько раз он слушал здесь шорохи леса, осязал окружающий его мир: и бескрайние лесные просторы, и сухое тепло нагретых скал, и свежее дыхание заснеженных вершин Арслан-Боба.

Неожиданно он услышал голос Жамал, спускавшейся по тропе:

— Саяк!

Жамал подбежала к нему, взяла его руку, прижала к своей щеке, потом обняла Саяка за шею и зарыдала:

— Как тяжело мне, Саяк!

— Жамал, Жамал! Перестань, пожалуйста, перестань! — твердил он. «Что мне делать? Как ей помочь?» — с отчаянием думал Саяк. А Жамал рыдала, все не могла прийти в себя.

Вдруг совсем близко раздался крик Алимы:

— Папа едет! Иди, мама, домой! Скорей! Скорей!

Алима схватила мать за руку и потащила вниз по крутому склону.

Жокен видел, что происходило на вершине холма. Смиряя себя, боясь совершить непоправимое, он задержался на реке.

Саяк тем временем вернулся в комнату, где лежали его вещи. Он присел на стул у окна и глубоко задумался: «Жамал смотрит на меня как на свою опору, но в силах ли я защитить ее? Нельзя уехать, не поговорив с ней».

Вдруг в комнату ворвался Жокен.

— Ну, слепой, когда я от тебя избавлюсь? — задыхаясь, спросил он. — А теперь ты зачем пожаловал?

— Попрощаться…

— С моей женой?

— Да.

— Я видел, как вы обнимаетесь среди бела дня на глазах у людей, на глазах моей дочери. Бессовестный ты!

— Я этого не делал.

— Тогда почему ты не оттолкнул от себя мою бесстыжую жену?

— Как же я мог ее оттолкнуть, когда я ее люблю.

— Что?

— Давно люблю.

— С каких пор, несчастный?

— С детских лет.

— А она?

— Не знаю… Но любит меня или нет, я не дам тебе, Жокен, издеваться над ней.

— Уезжай, пока не поздно.

— Не беспокойся, уеду, когда придет срок. Я еще должен поговорить с Жамал.

— Она не будет с тобой разговаривать.

— Откуда ты это знаешь?

— Потому что она моя жена! Саяк, не выводи меня из себя. Еще немного, и я убью вас обоих. Хочешь жить — уезжай.

Жокен вышел из комнаты, хлопнув дверью так, что задребезжали стекла. Спустя несколько минут со двора, где была летняя кухня, донеслась ругань Жокена, тупые удары, звон разбитой посуды. Отчаянно закричала Алима.

Саяк, протянув вперед руки, торопливо выбрался во двор, стал кричать, зовя своих спутников:

— Спасите женщину!

Молодые люди подбежали к двери летней кухни, откуда неслись крики Алимы, стали стучать кулаком в дверь:

— Откройте!

Приземистый толстяк шофер поднажал плечом и вместе с дверью влетел в кухню.

Жокен нашел жену на кухне. Она готовила ужин.

— Этот слепой любит тебя!

— Да? — спросила она, глядя Жокену в глаза.

— Он мне сам сказал.

— А мне он пока ничего не говорил.

— А ты хотела бы услышать такое?

— Не знаю, мне еще не приходилось думать об этом, не было причины.

— А если она появится?

— Тогда я сама буду решать, без твоей помощи.

Жокен, привыкший к рукоприкладству, не мог простить ей такую дерзость. Он схватил Жамал за косы и сильно дернул, обругал, но бить не решался. После того случая, когда он до полусмерти избил жену и она оказалась в больнице, его допрашивали в районной милиции, и он спасся тем, что Жамал не подписала протокол.

Жамал, стоявшая у плиты, схватила шумовку и ударила Жокена по лбу. В это время и ворвались молодые люди, приехавшие с Саяком.

— Нельзя, нельзя! Уходите отсюда! — закричала Жамал. Она сама хотела постоять за себя…

До вечера Жокен бродил по двору и саду, выглядывал на улицу: не идет ли Саяк? Но тот словно в воду канул. И тех, кто приехал с ним, не видно. «Наверно, Саяк повел их к своим приятелям», — решил Жокен.

В полночь, когда Жокен наконец уснул, Жамал вышла из дома. Грузовик, на котором приехал Саяк, стоял невдалеке от ворот. Она заглянула в кабину, в кузов — ни Саяка там, ни его спутников. Перед ней таинственно светился облитый лунным светом лес. «Где же ему быть теперь, как не там!»