Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Раньше как бывало: проснусь утром и лежу, как недобитая, не шелохнусь — не к кому спешить-то. А теперь с утра юлой верчусь. Делаю дела, а сама поглядываю на портрет Джандарбека, доволен ли, улыбается ли мне… Радуясь говорю: «Смотри, дочка у нас какая! Подрастет, будет мне помощницей…»

А однажды пришла мне в голову дурацкая мысль — никогда себе этого не прощу! Как кто толкнул меня в бок, мол, что ж ты сыну изменила, не мальчика взяла… Вернулся бы в нем к тебе твой Джайдарбек!.. И имя бы ему дала сыновье…

Сгоряча схватила я дочку — в одеяло и в роддом. Хорошо врача не оказалось на месте, а то бы и дочку отобрали и сына не дали… Это, конечно, я уже дома сообразила, а тогда мне было не до рассуждений…

Сижу, жду врача. Откинула угол одеяльца, вижу девочка ловит ротиком соску. Достала я соску из чистого платка, дала. И тут она как будто узнала меня: глазки стали осмысленными и губки будто в улыбке растянула… Я специально наклонила голову в сторону, гляжу — и она глаза за мной ведет — не ошиблась я!.. Прижала я теплый комочек к себе, и сердце зашлось от счастья. Разве могла отдать обратно! Признали мы друг друга, породнились…

Имя я ей не сама давала… Было это так: вынес мне ее главврач и сказал;. «Нет у нее пока ни имени, ни отчества, ни фамилии! Совсем чистый листочек — пиши, что душе угодно… Думаю, что фамилию и отчество сами дадите, а имя мы сейчас с вами ей самое красивое придумаем!» Он на минутку задумался, глядя в окно, и ударил себя по лбу: «Назовем Чинарой, пусть будет такая же стройная красавица, как вот эта чинара у нас под окном, согласны? Ну вот и хорошо, ну вот и отлично!» — сказал, передавая мне в руки ревущий краснолицый сверток…

Все, конечно, было: и трудности, и заботы, и переживания, болела ведь, как все дети… И незаметно тянулась вверх моя Чинара…

Теперь ты все знаешь, Бабюшай… Ты одна… Чинаре я, конечно, никогда ничего не скажу: не для того я ее тогда из роддома взяла, чтобы теперь одним словом осиротить!

Бабюшай согласно кивала головой, проникнувшись особой нежностью к Насипе Каримовне. Теперь она понимала, почему Чинара так гордилась своей матерью.

Алтынбек Саяков не умел прощать — не такого он рода-племени, чтобы терпеть обиды. А обида на последнем заседании парткома, как он сам считал, была нанесена ему страшная. И не только обида, можно считать, оскорбление, можно считать, затронута честь Алтынбека: ни Кукарев, ни Жапар-ака, ни даже сам Беделбаев не скрывали насмешки и презрения… А чего стоят одни угрозы! Ведь грозили же и обсуждением на общем собрании — это чтобы опозорить посильнее, это чтобы не среди равных по положению, а чтобы все — от подсобников до учениц ПТУ — потом показывали ему, главному инженеру, пальцем вслед и хихикали!.. Это было уже сверх всяких мер!

Ежедневно, как только выпадала незанятая минутка, Алтынбек отравлял себя мстительными, нетерпеливыми мыслями о том, как он накажет обидчиков: он уйдет, ему есть куда уйти — в управление и в научно-исследовательский институт давно зовут его не дозовутся. Вот тогда Алтынбек и посмотрит, как они обойдутся без него!.. Посмотрит, как комбинат даст план во главе с Бурмой Черикпаевой!..

При одном упоминании этого имени Алтынбека начинала трясти мелкая дрожь, И чего ей мало было в Ташкенте? Ну и время пришло, раньше бы ее в приличное общество и не приняли бы! А теперь, нате вам, вернулась как ни в чем не бывало!

Алтынбек никогда не был увлечен Бурмой, и теперь он был доволен, что все обошлось, что ему не пришлось за свою должность главного инженера расплачиваться женитьбой по расчету… А ребенок Бурмы? Откуда Алтынбек знает, чей это ребенок? Может, его, а может, и нет? Раз девушка так легко пошла на близость с мужчиной, какая уверенность в ее верности? И теперь он винил Бурму во всех своих житейских неурядицах, и прежде всего в том, что потерял расположение Бабюшай и, конечно, что приехала мозолить ему глаза со своим незаконным отпрыском. Алтынбек, естественно, постарался как можно скорее забыть все свои домогательства, букеты, простаивания часами под окнами, клятвы, в любви и верности и публичные заверения о скором свадебном тое… Зачем помнить неприятное? Разве для этого живем? Алтынбек считал, что жизнь нужно прожить с комфортом, на виду, чтобы было о чем вспомнить!.. Он тешил себя, вернее, даже утешал мечтами, что в старости будет сидеть, как старик Мурзакарим, на почетном месте, а к его ноге прижмется, как сам Алтынбек когда-то к своему деду, маленький внучек и будет самозабвенно слушать о том, каких служебных и житейских высот достиг его удачливый, могучий предок — дедушка Алтынбек!.. Уж он-то тогда не хуже самого Мурзакарима сможет преподнести своему внуку житейскую мудрость…

Алтынбек и виду не показывал, что его комбинатский авторитет дал трещину. Он был, как всегда, красив, улыбчив, в отличном импортном костюме, подчеркивавшем стройность его фигуры. И в работе Саяков был такой же — энергичный, всем интересующийся, требовательный. Он появлялся во всех цехах, на планерках и заседаниях и, конечно, у Анны Михайловны с неиссякающими шоколадками, букетиками и улыбками, чтобы та постоянно держала его в курсе беделбаевских дел…

А главный инженер очень нужен был в данный момент комбинату: вот-вот должна была вступить в действие вторая очередь — с сотнями сложных машин и механизмов. Отрегулировать, установить и внедрить — дело не только ответственное, но и требующее каждодневного, неусыпного внимания, руководства… После тщательной проверки приходилось переконструировать многие детали, а также ремонтировать и приспосабливать к новым условиям и задачам морально устаревшее оборудование некоторых цехов. И самое сложное здесь, конечно, было в комплектации технического персонала, рабочих кадров. Комбинату нужны были не просто рабочие руки, а творчески мыслящие работники, можно сказать, потенциальные инженеры — опытные слесари, токари, фрезеровщики, сварщики и наладчики. Нужны, просто необходимы были комбинату свои монтажники, так как сейчас здесь работали командированные с текстильных предприятий Иваново.

От всех этих переживаний и постоянной эмоциональной и умственной нагрузки Алтынбек стал нервным, взвинченным, плохо спал, срывался по пустякам. А тут, как назло, все будто сговорились против главного инженера.

На днях зашел Саяков по каким-то неотложным делам в кабинет начальника ткацкого цеха. У Маматая были Халида и Чинара. Халида плакала, а Чинара гладила ее по голове, успокаивала. Алтынбек хотел уже прикрыть дверь, но его увидел Маматай, так что пришлось войти.

— Ох, Халида, если б знал, заслонил бы тогда Хакимбая! А что я теперь могу? Знаю, словами: здесь не поможешь, Хакимбая не вернешь!.. — не обращая внимания на главного инженера, говорил Халиде Маматай.