Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Алтынбеку бы помолчать, что он и сделал бы раньше, а теперь нервы не те — влез к чему-то в разговор.

— Что мы можем теперь, Халида! — вкрадчивым голосом начал Саяков. — Хакимбая не поднимешь слезами… Не падай духом, крепись! Вырасти детей своих…

— О детях Хакимбая и разговор-то! — отчужденно, так что на Алтынбека повеяло холодом, сказала ему, даже не взглянув, Чинара. — Попробуй теперь без отца двоих подними, доведи до дела!.. Помнится, на могиле у Хакимбая кое-кто не скупился на обещания, да очень скоро забыл о них… Да, у товарища Саякова и вправду память совсем плохая, неподходящая для ответственного работника… Где уж о детях лучшего друга помнить, — Чинара ловко спародировала голос и интонации Алтынбека, произнеся «лучшего друга», — своих-то не надобно…

В кабинете повисла гнетущая тишина.

А Чинара не унималась:

— Видите? Очень хорошо! Смотрите преспокойненько, как бедной вдове приходится одной расплачиваться за чужие грехи — в ночную смену ходит, надрывается… И все ради них, ради деток!..

— Хакимбай торопился внедрить автоматическую линию…

— Вах, остановись, Алтынбек, — не выдержал Маматай. — Выпустить один метр ткани на месяц раньше, так уж необходимо государству, чтобы расплачиваться за этот метр человеческой жизнью!.. Ты нам-то хоть голову не морочь.

Опять воцарилась, тяжелая, давящая тишина. Ткачихи встали и потихоньку вышли из кабинета Маматая. И Алтынбек, оставшись без свидетелей, так и набросился на Маматая.

— Какое имеешь право обвинять в смерти Хакимбая? Почему позоришь при подчиненных? Я уже тебе говорил, что Пулатов — инженер и технику безопасности обязан был выполнять… Если допустил аварию — сам виноват… Сам, сам, сам…

— Себя уговариваешь, Алтынбек!

— Подай в суд, если можешь доказать…

— Заладил: «суд, суд»… Не все судом решается! Во все времена наши дела и поступки прежде всего судит наша совесть!

— Не будем во время работы отвлекаться на досужие разговоры, — оборвал Маматая Алтынбек. — Пришел я по делу…

Быстро закончив дедовой, разговор, Алтынбек вышел из кабинета, показывая всем видом, что его ждут еще более срочные дела.

Только дома, вечером, сидя, поджав под себя ноги, на широкой, застеленной ковром тахте, Алтынбек позволил себе вспомнить о разговоре в кабинете Маматая. И им овладела растерянность, близкая к панике. «Нет-нет, так нельзя! Что со мной, с моей головой? — схватился руками за виски и застонал Алтынбек. — Так я совсем все испорчу! — И строго приказал самому себе: — Молчи, Алтынбек! Молчание — золото…»

Алтынбек понял, что нужно, начинать новую жизнь на новом месте. «Разом разрублю все узлы. Главное же, легче будет бороться за Бабюшай! Сейчас, как в кишлаке, вся жизнь на виду! И сплетен хватает. А если уйду с комбината, то что захочу, то и будут знать», — радовался выходу из положения Алтынбек.

Вскоре он узнал ошеломляющую весть, лишившую его всяких надежд стать директором комбината, ради чего и терпел все передряги последнего времени, ради чего рисковал тогда с досрочным пуском автоматической линии… Вместо Беделбаева, уходившего на долгожданную пенсию, должен был прийти новый директор и кто бы подумал! — сын Жапар-ака — Осмон Суранчиев…

Нет, положительно удача отвернулась от счастливчика Алтынбека. Он, как Сизиф, не считаясь ни с чем, толкал в гору свой камень… И вот, наверно, рано поверил в удачливость, и судьба наказала его: камень вот-вот выскользнет из его ослабших рук, покатится вниз, может, раздавит и самого Алтынбека!.. Так что главное сейчас — вовремя, отскочить в сторону, пусть прокатится мимо… Жаль трудов, но что поделаешь, нужно убавить самонадеянности. И убавил бы Алтынбек, если бы смог, если бы эта самонадеянность не стала сутью его характера, его души.

Алтынбек понимал, что от прихода Осмона Суранчиева на комбинат ничего хорошего для себя он ждать не может. Вот какой он, Алтынбек, оказался недальновидный (Саяков надеялся, что такой оплошности в дальнейшем не повторит), ведь были они с Осмоном вместе на курсах усовершенствования главных инженеров текстильных предприятий в Москве. Он, Алтынбек, представлял свой крупный перспективный хлопчатобумажный комбинат, а Осмон — какую-то безвестную заштатную фабричку. Вот и поглядывал Саяков свысока на этого самого Осмона, всячески подчеркивая свое превосходство.

Комсомольский свадебный той Чинары и Колдоша праздновали в комбинатском клубе. Молодежи собралось больше, чем даже ожидали: оказался тесным для танцев самый большой зал-гостиная клуба, так что парочки кружились даже в фойе.

Наверно, только одна Бабюшай чувствовала себя здесь одинокой без Маматая: надо же, перед самым тоем ему пришлось уехать в срочную командировку!.. Девушка два раза протанцевала с Сашей Петровым, и то только по настоянию Гали, заявившей, что обидится на Бабюшай кровно, если та не захочет хоть немного развлечься. На все другие приглашения отвечала категоричным отказом и даже отсела в сторону, чтобы все видели — она не танцует. Тут, воспользовавшись ее уединением, к Бабюшай и подсел Алтынбек.

— Букеш, почему не веселишься?

— То же самое могу и у тебя спросить…

— Вах, Букеш, наверно, старый стал для танцев.

Бабюшай только улыбнулась в ответ. Тогда Алтынбек поинтересовался как бы между прочим, просто чтобы завязать необязательный, как сам он выражался, «салонный разговор»:

— Осмон скоро приезжает?

Девушка внимательно посмотрела в глаза Алтынбека, но прочла в них только восхищение и покорность.

— Нам он ничего не писал. Разве сюрпризом или еще как!..

— Вах, разве ты не в курсе?

Губы Бабюшай приоткрылись от удивления, сделав ее еще миловидней и нежней, так что Алтынбек потихоньку придвинулся поближе, ощущая локтем и бедром теплую упругость ее тела. Бабюшай от любопытства не заметила этого движения Алтынбека и смотрела на него с явным интересом.

— Не думал, Бабюшай, что первым узнаю о назначении вашего Осмона на место Беделбаева! Даже раньше семьи!.. — Алтынбек, став вдруг печальным, сказал выжидательно: — А я решил уехать отсюда, Букеш… подал заявление…

Бабюшай вопросительно, подняла брови.

Пожав плечами, Саяков задумчиво сказал:

— Время уходит на какую-то колготу… Ношусь целый день по комбинату, бьюсь как рыба об лед, а благодарность сама знаешь какая… Займусь диссертацией… Пора! Предложили мне поработать в академии…

Бабюшай по-прежнему молчала. И Алтынбеку непонятно было, одобряет она его или нет. Так что разговор поддерживать пришлось опять самому.

— Вот видишь, Осмон защитился — и результат налицо! И ответственность и почет! А мне что мешает?..

Алтынбек попробовал заглянуть в глаза Бабюшай, но взгляд ее был отсутствующим. Она машинально следила за танцующими, улыбалась, если в поле зрения попадала знакомая пара, даже махала рукой… Но Саяков решил гнуть свое.