Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Девушка, понимая разочарование Алтынбека, отвела глаза в сторону, делая вид, что ничего не заметила. Но ей тут же пришлось обернуться от крика Саякова, проклинавшего злосчастное яблоко и свою неудачу. Бабюшай взяла его за руку:

— Ну стоит ли так расстраиваться из-за пустяков!

Тут Алтынбек решил, что самое время начать решительный разговор, ради которого он и потратил целый день. Они так и подошли к машине рука в руке. Алтынбек сел на заднее сиденье, предварительно достав из багажника сверток, развернул его. Там оказались колбаса, помидоры и шоколад.

— Сейчас перекусим и поедем.

— Да я же сказала, что не голодна!

— Ну посиди хоть для компании со мной, — похлопал Алтынбек ладонью по пушистой обивке сиденья. А когда та села, протянул ей шоколад. — От этого-то ты, надеюсь, не откажешься?

Бабюшай надкусила плитку своими ровными красивыми зубами, поблагодарив Алтынбека улыбкой. И тут он вдруг откуда-то извлек бутылку коньяка, наверно, достал, когда включал приемник. У девушки округлились от страха глаза.

— Алтынбек, ты с ума сошел! Ты же за рулем!

— А мы с тобой только по глоточку, Букеш! Только для настроения…

Бабюшай хмуро и отчужденно посмотрела на него. И он, оттого что все надежды его рухнули вмиг, что протаскался он целый день за Бабюшай как дурак, как персональный шофер маматаевской невесты, хватил прямо из горлышка. Коньяк обжег пустой желудок, горячими ручейками стал растекаться по всему телу. И на душе сразу отлегло.

— Букеш… милая Букеш… Я сегодня от тебя жду решительного слова… Ты должна меня осчастливить… Не хочу больше играть в прятки, а в твое чувство к этому тупице Маматаю просто не верю.

— Что это значит? — высокомерно вздернула подбородок Бабюшай. — Кто позволил такие слова!

— Нет, ты любишь меня, — упрямо повторил Алтынбек, уверенный, что Бабюшай набивает себе цену.

— Любила… — вдруг стала грустной и какой-то тихой девушка.

— Прости, прости, Букеш, — бросился к ней Алтынбек, обнимая ей колени и всхлипывая от жалости к себе. — Прости, Букеш… Всю жизнь на руках буду носить… Не захочешь здесь остаться, увезу на край света, только скажи, не томи… Передо мной блестящее будущее…

— Не надо, Алтынбек!

Саяков удивленно и зло посмотрел на нее. Да помани он пальчиком — любая побежит, а про Бурму и говорить нечего! Кому она теперь нужна?

Алтынбек прибег к крайнему средству, решив припугнуть, коснуться, как он считал, самого болезненного уголка девичьего сердца.

— Что, старой девой решила остаться? Или считаешь, что все еще молодая? Да в прежние времена на тебя уже никто бы и не позарился…

— А ты не переживай за меня! У меня на то отец-мать есть, и брат есть.

— Значит, на Маматая надеешься, ха-ха! А он на Шайыр глаз положил! Конечно, тебе-то он не рассказал, как хаживал к ней… А теперь с Бурмой крутит… С такими проще — с ними в загс идти не надо…

— Ну и грязный же у тебя язык, Саяков… Грязный и скользкий, — брезгливо поморщилась Бабюшай. — Нет у тебя ничего святого! Нет в твоей черной душе слова «азамат»! А ты еще себя джигитом величал! Зачем про Шайыр, Бурму рассказал? Побольнее задеть? А говоришь о любви… Не любишь ты никого и никогда не полюбишь, потому что главное в твоей жизни — успех, нажива, показуха…

— Да я не от злобы, а от жалости раскрыл тебе глаза на Маматая, чтобы знала, на кого обратила свой взор…

— А ты между нами клин не вбивай! Мы сами разберемся, если что не так… Хватит, поговорили, — и Бабюшай хотела сесть за руль, помня о выпитом Алтынбеком коньяке. Но Алтынбек, сильно схватив ее за плечи, снова усадил рядом.

— Загубила ты жизнь мою, Бабюшай!

— Не я, а твоя самонадеянность, погубила тебя, так и знай! — снова сделала попытку вырваться девушка, но Алтынбек с силой захлопнул дверцу, а Бабюшай с ужасом снова увидела бутылку с коньяком в его руках.

— За рулем своей машины буду сидеть только сам! — Алтынбек быстро перескочил на шоферское место и рванул вперед, чтобы Бабюшай не успела выпрыгнуть из машины.

Алтынбек сам не понимал, что с ним происходило. Всегда такой осторожный и предусмотрительный, теперь он утратил всякую власть над собой. Конечно, это Бабюшай своим отказом выбила его из жизненной колеи! Что ему теперь осталось? Тоска, позор, пренебрежение? Нет, с этим он никогда не примирится! Ничего-ничего, он сильный, он еще крепко держит в узде скакуна своей судьбы, может еще и пришпорить как следует! Или он не джигит, чтобы прокатиться с ветерком!

Ему нужна была разрядка, физическая усталость! Нужны были еще более сильные эмоциональные ощущения, чтобы перебить впечатление от только что состоявшегося разговора, заглушить, а если получится, и вытравить совсем из сознания. И Алтынбек включил предельную скорость…

«Волга», как тяжелый трудолюбивый шмель, казалось ему, не касаясь колесами шоссе, равномерно жужжа, летела вперед, и Алтынбеком овладело восторженное ощущение легкости и полета, когда все удается, все доступно и подвластно мыслям и рукам, человеческим. И он несказанно обрадовался, что стал снова прежним Алтынбеком — любимчиком и баловнем судьбы.

Алтынбек забыл о Бабюшай, о том, что она, сжавшись от предчувствия беды в комочек, как завороженная застыла на заднем сиденье справа от него и расширенными зрачками следила за судорожно метавшейся стрелкой на шкале спидометра. «О аллах, что же делать? Как остановить этого безумца?» — повторяла и повторяла она про себя, понимая совершенно отчетливо, что сейчас Алтынбек не услышит ни ее просьб, ни угроз…

Дорога была ровная и сухая, так что пока Саяков справлялся с рулем и даже начал что-то пьяно, заплетающимся языком напевать себе под нос… А если камень, рытвина или встречный транспорт? Как тогда?

И в это время на шоссе появилась арба, груженная желтыми, матовыми дынями. Бабюшай увидела их так отчетливо, как будто подержала в собственных руках!.. Ее удивило, что она уже не волнуется и не боится… Она смотрела и на происходящее и на себя саму как бы со стороны! Не удивило ее и то, что при такой бешеной гонке воспринимает все как при замедленной съемке: вот возница в длинном чапане и лохматой шапке испуганно обхватил шею взбрыкнувшего ослика, а тот рванулся на середину шоссе… Вот арбача в отчаянье взмахнул длинными рукавами…

Последнее, что услышала Бабюшай, это ругань на чем свет стоит Алтынбека… Потом — сильный удар… И свет померк в ее расширенных зрачках…

Алтынбек очнулся на больничной койке и, ничего не понимая, ощупал непослушными пальцами голову, напомнившую ему элечек [31] Элечек — женский головной убор. , так она была укутана бинтами… Он приподнял бинты, спускавшиеся на глаза, и увидел медсестру, сидящую, возле него на табурете.