Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Как-то так получилось, что никто в городе не заметил скоропалительного отъезда Алтынбека Саякова в Ташкент. Собрался он по-скорому, хотя растрезвонил, что едет на курорт поправлять пошатнувшееся здоровье. И вдруг — заявление Беделбаеву «по собственному желанию»…

Алтынбек настаивал, чтобы его отпустили немедленно. А ему объясняли, что с такой должности, как у него, сразу не освобождают — нужна замена, утвержденная обкомом. В это время и вмешалось в дело одно из ташкентских министерств. Некто Атабаев разъяснил комбинатскому руководству, что уход с комбината не личная прихоть Саякова, что министерство отзывает его на новую работу…

На самом деле, все обстояло гораздо проще: Алтынбек боялся ответственности за тяжелое ранение Бабюшай. Он отдавал себе полный отчет в том, что семья Суранчиевых так все это не оставит, подаст на него в суд.

«Что ж, все равно отношения на комбинате на сложились! — мыслил про себя Алтынбек. — Так и жалеть не о чем… И от Суранчиевых, и от Бурмы подальше!.. К тому же за меня теперь и министерство постоит», — утешал себя Алтынбек, как мог.

Но по-настоящему почувствовал он себя хотя бы на время в безопасности, когда с трудовой книжкой в кармане покинул наконец опостылевший городишко. Теперь он свободен, теперь у него начнется новая, спокойная жизнь… Он еще достаточно молод, чтобы начать все сначала, с нуля…

Правда, радовался Алтынбек своей свободе недолго. Уже через какую-нибудь неделю былая хандра вернулась к нему, и он решил развеять ее поездкой на Кавказ. Алтынбек отсыпался и отвыкал от станочного шума цехов, навязшего у него в ушах, так что даже спросонья он принимал шум моря за металлический лязг работающих машин…

Старое из его жизни уходило, а новое не торопилось старому на смену. Беспокойные, безрадостные мысли и не думали покидать свое насиженное гнездо в сердце и думах Алтынбека. Ничто не веселило его душу. Алтынбека мучила бессонница, которой раньше он никогда не знал. Стоило ему только опустить голову на подушку, душные, застойные мысли начинали медленно копошиться в его измученном мозгу. В сущности, их даже мыслями невозможно было назвать, скорее, какое-то полубессознательное пульсирование недоумения, страха, тоски… То Алтынбеку казалось, что все у него от вынужденного безделья — начнет работать и выздоровеет… А потом он приходил ненадолго к выводу, что у него ностальгия, что может крепко стоять только на родной киргизской почве… В существование такой категории, как совесть человеческая, Алтынбек не верил: выдумали умные люди для дураков, чтобы знали свое место в жизни, вот и все… И он, Алтынбек, дураком не был и не будет. У него все есть, деньги, почетная работа, дом… Захотел на курорт — и вот он здесь, у моря… И женщин он выбирает сам… Бабюшай? Была бы и она его, если бы не этот случай… В общем, выходило, что Алтынбек не может не быть счастливым! Так почему же он несчастлив? Снова упирался Алтынбек в тупик. И так до утра…

Алтынбек уходил на море и долго присматривался к толпе, бездумно подставляющей себя солнцу, жадно устремляющейся за всеми местными увеселениями и радостями; и безутешно вздыхал: ему бы так…

На одиннадцатый день Алтынбек не выдержал и взял билет на обратный рейс, рассудив, что, не обжив новое свое рабочее место, не сможет оставаться в праздности. Но в Ташкенте без него все застопорилось: вакантного места пока не было, просили подождать.

Алтынбек считал дни, даже часы. Но уходило время и не приносило ему новых надежд и упований, а старые плавились как топленое масло, испарялись на глазах… А гостиничное житье-бытье тоже не улучшало его самочувствия.

Место он в конце концов получил — место заведующего отделом в управлении фабрики, в сущности, конторскую работу с бумажками, утомительную и неблагодарную, на которой не очень-то покажешь себя! Действительно, приходилось начинать с нуля. И бумажки валились из рук, а к горлу подкатывал жесткий обидный комок. Алтынбек сейчас мог сравнить себя с ощипанной птицей, выпущенной на волю: перед глазами простор, а не взлететь…

Теперь и товарищи не искали, как прежде, с ним встреч, но он был даже рад: не хотел, чтобы увидели его унижения и пожалели, так просто, потому что положено сочувствовать в подобных случаях. Теперь он был шаманом, утратившим власть, и спесь в его положении выглядела бы смешной… И Алтынбек лишился главного своего козыря — самоуверенности… Жизнь оказалась — сильным партнером! Алтынбек переоценил свои силы и — проиграл.

Алтынбек как-то вдруг вылинял, обесцветился. Теперь его уже трудно было назвать красавчиком и баловнем женщин и судьбы. Вялый и разочарованный, в ставшем, свободным костюме, с потухшим взором проходил он на свое постылое служебное место и не вставал до конца рабочего дня, чтобы не видеть никого, не разговаривать.

У него со временем появилось странное развлечение. Бывало, придет с работы, запрется в своей комнатенке и начинает набирать номера знакомых телефонов, послушает голос бывшего сослуживца и молча повесит трубку…

Однажды он набрал телефон Халиды Пулатовой и с замирающим сердцем услышал детский голосок:

— Але… алё-алё…

Алтынбек неожиданно для самого себя откликнулся:

— Кто это? — он не знал имен детей Хакимбая.

— Халиджан.

— Халиджан, — вздохнул почему-то Алтынбек, — ты уже стал большим джигитом?

— Нет, дядя, мама говорит, что я еще маленький.

— Но ты же хочешь стать взрослым джигитом!

Шестилетний Халиджан весело рассмеялся в трубку, поняв шутку незнакомого дяди, удостоившего его своей беседы.

— Мама дома? Где? На смене… Понятно. А кто еще бывает у вас, Халиджан?

— Дядя Мусабек, и еще дядя Маматай, и еще… — задумался мальчишка, а потом зачастил: — А дядя Маматай мне автомат купил! Сейчас тебе покажу. — Трубка с грохотом опустилась на стол, видно, Халиджан бросился за автоматом. — Вот видишь! Стреляет! Ты-ты-ты-та-та-та! И лампочка зажигается!

Алтынбек мягко рассмеялся. Ему казалось странным, что его забавляет детский наивный лепет чужого мальчика, на которого он прежде и внимания не обратил бы: странные с ним, Алтынбеком, происходили метаморфозы, весьма странные…

— А дядя Мусабек сделал мне тачанку, настоящую, она в коридоре у меня, — слышалось в трубке.

И он решился наконец спросить у Халиджана, помнит ли он его, и услышал, чуть не выронив трубку:

— Разве это не папа мой звонит? — Голосок его звучал почти сквозь слезы, так Халиджан был разочарован.

— Твой папа? — невольно вырвалось у Алтынбека.

— А что? Он у нас в командировке, разве не знаешь? — нерешительно спросил Халиджан и с обидой прибавил: — А в садике Осмончик говорит, что мой папа умер, что его машина проглотила… — и сильно расплакался…