Анатолий Соболев - А потом был мир

Буравлев остановился возле водонапорной башенки, пропустил колонну машин с солдатами. Видать, уже получили приказ куда-то двигаться из города. Он малость остудился при ходьбе, успокоился, стал внимательнее смотреть по сторонам. Дымились развалины. «Ну врезали им, гадам! Теперь сто лет не очухаются. И чего лезли, олухи? Разве Россию осилить! Сколь пытались, кто только не шел войной — всех били. Россия — она Россия и есть!»

Буравлев осмотрелся. Здесь от улицы, изгибающейся вдоль озера, отпочковывалась маленькая улочка, вся в деревьях и шикарных виллах, половина которых разрушена. Куда же этот тонкий, звонкий и прозрачный задевался? Вечная с ним морока. Ему еще в школе учиться, за мамкину юбку держаться, а он воюет. Доброволец. Соплей перешибить можно. Детский сад война, что ль? Эти три месяца Буравлев все берег его, опекал. И, надо сказать, присох сердцем. Чем-то Звездкин напоминал ему племяша из Томска. Такой же щуплый, росточком с винтовку и ходил так же, смешно косолапя и далеко откидывая правую руку. Люб еще тем был, что сибиряк он, земляк. Образованный пацан, девять классов имеет. Как зачнет на привале про книжки рассказывать, так все уши развесят. И напоминал он в такие минуты Буравлеву дружка его детства. На маленькой сибирской станции, где прошло детство Шурки Буравлева, был у него дружок, книгочей. Каких только книжек не прочитали на крыше сарая тогда! Будто в другой мир окошко распахнули. Книжки его, Буравлева, от воровства отбили. Карманником он был. С той поры шибко он уважал людей начитанных. И вот Звездкин такой же, так и сыплет стишками да про разные истории рассказывает. Сегодня, когда Буравлев узнал, что из подвала фрицев выколачивать надо, послал Звездкина дом искать, от греха подальше. Ну теперь уж все! Кончилась война, считай. Ах, черт, кончилась все же!

Но Звездкину он все равно всыплет, он ему покажет, что такое служба и как надо приказы выполнять!

Буравлев закурил трофейную сигаретку, затянулся горьким едучим дымом, запершило в горле. Отбросил сигаретку, плюнул. Ну до чего же у фрицев курево дрянное! Из чего они делают эти сигареты? Дым как от горелой тряпки.

Буравлев опять распалился и, чтобы успокоиться, зашарил по карманам, надеясь найти какую-нибудь завалявшуюся папиросу родной марки, но ничего не обнаружил. Он огляделся и за кустами, возле озера, увидел коров и пожилого солдата. Это стадо удивило старшину. Откуда оно в этом пекле?

— Эй, отец, закурить найдется? — окликнул он солдата.

— Подходи, поделюсь, — ответил тот и, когда Буравлев подошел, предложил: — Молочка не желаешь, парного?

— Терпеть не могу парного. — Буравлев взял протянутый кисет, оторвал газетку и бухнул на нее горсть казенной махры. Сворачивая цигарку толщиной с оглоблю, показал глазами на коров. — Куда гонишь?

— Дивизию кормить, — охотно пояснил солдат. — Опять же детишкам молоко необходимо. Первый продукт.

— Каким еще детишкам? — Старшина пощелкал красивой трофейной зажигалкой в виде блестящего маленького пистолетика.

— Фрицевским, каким же, — как само собой разумеющееся сказал солдат. — Приказ есть: кормить мирное население, в первую голову ребятишек.

Буравлев вспомнил слова ротного о том, что у него голодной смертью погибли в Ленинграде мать и сестренка, переспросил:

— Приказ, говоришь?

Он бесполезно щелкал зажигалкой — огонь не вспыхивал.

— А как же! Жизнь на новые рельсы повернула, — философствовал старый солдат, доставая «катюшу» — кресало, огниво, фитиль — испытанное фронтовое хозяйство. — Мирное население кормить надобно. Вот насобирали коров, продпункт открывать будем.

Солдат высек огонь, раздул фитиль.

— Я б их накормил, — сквозь зубы процедил Буравлев, прикуривая от «катюши». — Они б у меня наелись!

— Оно конечно, — понимающе вздохнул старый солдат и тоже стал налаживать цигарку. — Этих бы коров да к нам в колхоз на Смоленщину. Вчистую разорил фриц, вчистую. Старуха пишет, от деревни одни трубы остались да кошка уцелела, и та одичала. Подымать хозяйство на голом месте приходится. Коровы бы эти пригодились, молочная порода, добрая.

Солдат, видать, был любителем поговорить и нацеливался на длительную беседу под дымок.

— Ты случайно пацана тут не видал, — перебил его Буравлев, — зелененький солдатик такой. Послал с заданием, а теперь вот ищу.

— Был тут парнишка. На лисапеде.

— Во-во! Прозрачный такой весь, шея куриная.

— Был, был. Вот тут сидел, молоко пил. Уехал.

— В какую сторону?

— А вот куды — не приметил. Хозяйство у меня, сам видишь, доглядать надо, — солдат кивнул на коров.

— Ну стереги свое хозяйство. Спасибо за курево.

— Попил бы молочка, — снова предложил хлебосольный солдат.

Буравлев только досадливо отмахнулся, повертел неработающую зажигалку и запульнул ее в озеро. Пошагал в переулок, где виднелись сохранившиеся дома.

Старшина шел, курил и с удивлением думал, что жизнь и впрямь на новые рельсы повернула, прав старик, надо уже о мирной жизни думать, что делать после демобилизации. Глядишь, летом и отпустят из армии. Что война вот-вот кончится, ни у кого сомнений нет. Ну месяц еще, ну два. Дело за Берлином. А там мир!

И ехать надо куда-то, новую жизнь начинать. Куда податься? В Мурманск треску ловить опять? Иль, может, на родину, в Сибирь? С Мурманском после гибели матери и сестренки его уже ничего не связывало. Жил он там по вербовке. А Сибирь, как ни говори — родной край. Вот возьмет и поедет вместе со Звездкиным в Барнаул, там родня имеется. Его везде на работу с руками-ногами возьмут…

Буравлев услышал выстрел и, привычно втянув голову, прижался к каменной ограде, а сам уже срывал автомат с плеча. Подобравшись, как пружина на взводе, готовый к любой неожиданности, он настороженно и зорко обежал взглядом двухэтажную виллу с гранитными львами у входа. Все тихо, все спокойно. Нигде никого. Но он точно слышал выстрел. Глухой короткий щелчок внутри здания. Буравлев и спросонья мог определить, из какого оружия стреляют. Этот щелчок был из пистолета маленького калибра. В кого стреляли? Кто стрелял?

Буравлев, не выходя из своего укрытия, ощупывал глазами виллу. Тэк-тэк-тэк! Где он может быть, этот стрелок? Чердачное окно? Не видно. Угловые окна? Тихо, занавески не шевелятся. Парадная дверь сорвана — в глубине никто не маячит. Тэ-эк-с! Придется осмотреть особнячок. Гранатку из-за спины передвинем на живот, чехольчик расстегнем. И финочку на всякий случай приготовим. Буравлев попробовал, свободно ли ходит кинжал в ножнах. Не раз эта финка выручала его в рукопашной.

Взгляд старшины упал на велосипед, прислоненный к ограде. Стоп! Кажется, на таком поехал Звездкин? От недоброго предчувствия екнуло сердце. Не выпуская дом из прицельного взгляда, Буравлев поднял правой рукой автомат, чтобы диск прикрывал голову, а левой защитил сердце. Ну, кинемся!