Ахмет Мальсагов - Человек, которому всегда трудно

Нет, мне там делать нечего. Учусь, учусь у Цирцениса, а двух слов с девушкой связать не могу. Меня даже силой не затащишь в зал. Тем более, что «ведет встречу т. Газзаев». Не хочу я ему на глаза попадаться.

На крыльцо заводоуправления вышел Хасан и командует дежурным:

— Никого больше не впускайте!

— То зазывай, то не впускай? — удивляется дежурный. — Чего ты нам голову морочишь, Хасан?

— Я из конкретной обстановки всегда исхожу, — сердится Хасан. — В зале было сначала пусто, а сейчас сесть негде. Да еще трикотажницы приехали полным автобусом.

Трикотажницы здесь? Я смотрю на автобус. Да на нем же и уехала Кейпа с фабрики!

Я подскочил к Хасану и говорю ему:

— А мне можно?

— Я же сказал: больше ни одного человека!

— Цирценис очень удивится, если не увидит меня в зале…

— Может, он даже начинать без тебя не захочет, Шамо? И что за натура у нас у всех такая: если не пускают, мы обязательно должны влезть! Пропустите его, ребята… И больше никого. Начинать пора.

Я вам, кажется, говорил, что у нашего завода нет клуба. Есть, да еще какой. На третьем этаже заводоуправления большой зал со сценой. Нигде в районе нет такого зала. Кресла — залюбуешься! Полированные, с откидными сиденьями. Напротив сцены над залом полукольцо балкона.

Этот зал и наш и вроде бы не наш. Он как гостевая комната. В каждом горском доме обязательно имеется гостевая комната, если это нормальный дом. Спроси у горца, сколько у него комнат, он ответит: «Столько-то, не считая гостевой». В гостевой комнате не живут. Сами хозяева там даже не спят, как бы тесно ни было в доме. Детям играть в гостевой комнате не разрешают. Она всегда ждет гостя, она всегда наготове.

В роли гостевой комнаты и наш зал. Все большие районные совещания и собрания проводятся здесь.

Наши официальные мероприятия, вроде сегодняшнего, тоже проходят в этом зале. Но только официальные.

А раньше мы и сами делали в зале что хотели: свои концерты тут устраивали, вечера отдыха, танцы. Захотели — гостей к себе звали: трикотажниц, совхозных ребят.

И эти совхозные, а вернее сказать, всякие бездельники из городка испортили нам все. Такую однажды потеху нам тут устроили. Начали нахально вести себя на вечере, на дежурных полезли с ножами. Мы-то порядок навели, правда, сразу. Алим-Гора слегка расставил руки и двинулся на тех, что с ножами. Знаете, так идут на кур, когда надо их в уголочек двора согнать, чтобы поймать одну-двух на обед. А улыбался он при этом так, что хулиганы побросали ножи на пол и рванули вниз по лестнице.

И все же дело дошло до начальства. С тех пор нам редко разрешают проводить в зале молодежные вечера и танцы. Объяснили нам все очень ловко: нельзя превращать зал в проходной двор — на этом же этаже служебные кабинеты с важными документами.

И мы стали чувствовать себя в своем зале немножко неуютно. Держимся словно в гости попали.

А сегодня все получилось довольно свободно, с шумом и даже со смехом. Молодцы, оказывается, эти ученые люди. Я думал, что Ярцева и Цирценис обязаны держаться в такой обстановке по-ученому. Нет, я убедился сегодня, что шутить им тоже разрешается. Если надо, шпильку подпустить умеют.

Первым делом я, конечно, не на них стал смотреть, а поискал Кейпу. Она сидит с фабричными, читает что-то, будто и не в зале находится, а в парке на скамейке. Здорово она все же умеет держаться: одновременно и просто и гордо. Многие девчонки изображают гордость. А Кейпа ничего не изображает. Она, по-моему, даже не замечает, что многие заводские ребята на нее поглядывают. Замир сидит позади нее, иногда наклоняется к ней, что-то шепчет с улыбкой. Наверное, приятное говорит. Я думаю, что это нелегко — специально придумывать, что сказать. Я бы не смог.

Много сегодня народу. И чего это всех такая тема заинтересовала? Все такие же невоспитанные, как я, что ли? Из заводоуправления даже пожилые специалисты пришли. Сам директор тут.

На балконе, конечно, гвалт. Я и не поднимая головы, знаю, кто там засел. Пэтэушники. Интересно, строем их привели или сами захотели? Снизу на них шикают, кто-то советует выгнать их.

Когда за столом президиума встал Газзаев и от имени районного отделения общества «Знание» открыл встречу, зал притих.

— Товарищи инструментальщики, у нас в районе гостят уважаемые люди — ученые, — начал он таким однообразным, зудящим голосом, будто сверлилку включил. — К вам на завод они пришли не случайно. Вы, рабочий класс, должны быть примером для всех не только в труде, но и в быту, во взаимоотношениях.

Он, мне кажется, немножко затянул разговор, но все же гладко объяснил, что поведение наше должно быть таким, чтобы всех в районе и даже в республике завидки брали. Кому как, а мне эта мысль понравилась.

Потом он сказал насчет пережитков проклятого прошлого, в которых мы, заводские, тоже отчасти погрязли. Надо выжигать каленым железом такие явления, как кровная месть, остатки которой иногда дают себя знать, калым, круговая порука, женитьба на несовершеннолетних…

Дошел он до случаев похищения девушек; у меня коленки задрожали, я поискал глазами Алима. Про наш случай Газзаев почему-то ничего не сказал. Удивительно, как все это еще не всплыло. Родители девушки пока прикидывают, как с честью выйти из этой истории, — так считает Алим-Гора.

Газзаев произнес свою речь довольно понятно, а вот за Ярцеву я боялся. Вид у нее слишком ученый, вдруг загнет чересчур серьезное и все потихоньку разбегутся из зала…

Нет, доклад у нее получился короткий и тоже понятный.

— Один французский мыслитель полушутя говорил когда-то, что приличия — наименее важный из всех законов общества, но наиболее чтимый, — так она начала. — Наше советское общество не может считать культуру поведения маловажным делом. Она, эта культура, выражает для нас отношение каждого человека к обществу, к другим людям, к самому себе. Это — внешнее выражение внутреннего уважения к людям. Есть у советских людей такое уважение друг к другу? Есть. Но формам внешнего выражения мы еще не умеем придавать нужное значение, это мы с вами знаем.

Дальше она опять процитировала кого-то из прошлого века, но уже русского классика: у нас, мол, только форма и составляет цивилизацию, а не будь формы, мы бы все на бале передрались, потому что мы не имеем внутренней потребности уважать друг друга. Это — о богатых.

— У нас, советских людей, есть такая потребность, но не всегда эта потребность «одета» в красивую форму, — сказала Ярцева. — Сумеем одеть, товарищи? Еще как! Может быть, кто-нибудь скажет, что нам пока некогда заниматься этим? Я полагаю, что устанавливать очередь было бы неразумно: сначала научиться высокой производительности труда, решить все проблемы образования, выковать основные качества советского характера, а уж потом, на досуге, заняться манерами. Нет, товарищи, человек растет и развивается как целостная личность. И мы с вами обязаны оценивать личность, говоря по-вашему, по-заводскому, в «полной сборке».