Ахмет Мальсагов - Человек, которому всегда трудно

…После того как свадьба рассыпалась до следующего дня, Марзи и Бука пришли на турбазу. Ему — сторожить, а ей надо завтра кормить конференцию.

Я потащился на турбазу только потому, что там Кейпа. Стыдно мне ей на глаза показываться, но и так я не могу, чтобы меня с ней разделяла гора и речушка.

На турбазе я увидел Замира. Он объяснил Кейпе, что приехал за чешским пивом, да вот застрял: что-то случилось с мотором. По-моему, он делал вид, что мотор неисправен. Хочет остаться на ночлег…

В зале уже раскинулся штаб конференции. Наши, из сектора, заранее приехали целым автобусом: и штатные люди, и внештатный актив. Ярцева, Цирценис, заведующие внештатными подсекторами полночи заседали, спорили о чем-то.

Завтракать мы сели рано утром, чтобы все, кому надо быть на свадьбе, успели в аул.

Бука, подававшая на стол, вдруг начала слишком весело хохотать. Все громче и громче. У меня кусок застрял в горле: когда Бука так заливается, хорошего не жди.

— А еще… а еще директор турбазы успел сказать мне по телефону…

И Бука начала забирать у нас из-под носа еду.

— В чем дело, дорогая?! — удивился Шалва. — Зачем отбираешь?

— …директор успел приказать, чтобы все продукты — под замо́к, — хохочет Бука. — Ущелье на замке! Стихия!

Марзи и Шалва сразу поняли, что случилось. Таяние ледника и снегов в этом году запоздало, но зато получилось бурным. Терек враз переполнился, отсек устье ущелья, а по склонам ущелья поползли снежные лавины. Капкан! Нет выхода ни через устье ущелья, ни через его стенки.

Связь с миром мы потеряли почти сразу. Бука едва успела выслушать по телефону директора турбазы, который уже собирался ехать сюда из города с продуктами. Он передал, чтобы никто не смел приближаться к реке и скалам, а также входить в лес, где можно попасть на зуб обезумевшим от страха зверям.

Час проходит за часом в томительном ожидании. Радиоприемник — вот теперь все, что связывает нас с миром. И он приносит радость: диктор сообщает, что в нашем ауле началась свадьба! Нам странно слышать, что есть на земле место, где пируют, танцуют, едят молодого барашка… И до этого места рукой подать, оно сразу за перевалом.

Над рекой, бегущей по дну ущелья к Тереку, на высоком берегу у нас наблюдательный пункт. Отсюда просматривается все ущелье, мы можем заметить вертолет. Для ночи запасен хворост. Ведь линия электропередачи порвана, летчик не увидит без сигнального костра, где турбаза. Мы дежурим на пятачке поочередно. Продукты нам могут доставить только по воздуху.

На второй день нам скинули с вертолета два тюка. Пилот улетел, помахав рукой. Но когда мы уже почти добрались по крутому склону до груза, каменистая осыпь медленно унесла оба тюка на наших глазах в бушующий поток.

Больше надеяться не на что: радио передало, что стихией сорваны транскавказский газопровод и автострада, все силы брошены туда, на восстановление.

…Четыре голодных дня провели мы в ущелье. Я на третий день голодовки решил тайком от Марзи и от всех перебраться на коне через бурную реку, которая еще совсем недавно бежала по ущелью слабым ручейком. А там можно рискнуть одолеть перевал к аулу, если не попаду под снежную лавину.

Я проехал по берегу реки километра два к верховью, где мог быть брод. По крайней мере там не видно, как река катит валуны.

…И меня и Хунзаха понесло как щепки. Лишь возле турбазы мне удалось приблизиться к своему берегу, держась за хвост коня. Мужчины метались возле бушующей воды. Меня било о камни, а когда удавалось вынырнуть, я искал взглядом белое платье Кейпы. В какой-то миг мне показалось, что оно вихрем удалилось от берега, взлетело куда-то ввысь и забелело среди мрачных туч, над вековой ингушской башней…

«Вот и конец», — успел я подумать.

Хвост коня выскользнул из моих ослабевших рук, Хунзах вырвался прыжком на берег. В тот же миг чьи-то крепкие руки схватили меня за плечи и выволокли из воды. Потом я узнал, что это был Шалва, организовавший живую «цепочку».

Первое, что я почувствовал, когда очнулся, были прохладные ладони Кейпы. Она обнимала мою голову и отпрянула лишь тогда, когда к нам приблизился ее отец.

Замир даже не обратил внимания, как меня обнимала Кейпа. Он слонялся с потерянным, мрачным видом. От мук голода он перестал различать, где Кейпа, а где кто.

Я грелся, сушился у костра, в который заботливо подкладывала хворост Кейпа. Хунзах пасся рядом и тоже обсыхал. Он единственный не чувствовал мук голода!

Вдруг Замир подбежал с радостным криком:

— Мы спасены!

Все сбежались к нему. Он показывал дрожащим пальцем на коня и шептал:

— Вот ведь дураки мы какие… Совсем разум от голода потеряли… Конь! Видите, конь! Это же мясо… Это конина!

Марзи понял первым. Он вытащил кинжал и протянул его мне:

— Только уведи коня, чтобы я ничего не видел, за турбазу. Я должен был бы догадаться и сам. Ведь все эти люди наши гости, Шамо…

Отец Кейпы подошел к Марзи, мягко отобрал кинжал и вложил его обратно в ножны, а Замиру сказал чуть слышно:

— Вот ты какой человек…

…Наступили сумерки, мы с Кейпой сидели у костра. В темноте был мрачным силуэт боевой башни, стоявшей вровень с краем пропасти. Что же мне померещилось, когда я погибал в реке? Белое платье Кейпы на вершине башни…

Я вспомнил старинную чеченскую легенду об охотнике Га́рче. Он погиб, его тело несли к башне, такой же, как вот эта. Жена увидела, как приближается страшная процессия. Она взлетела на вершину башни и бросилась оттуда вниз, в пропасть, чтобы быть мертвой у тела любимого человека.

— Кейпа, ты когда-нибудь слышала легенду об охотнике Гарче? — спросил я.

Она долго молчала. Не знаю, румянец волнения вспыхивал на ее лице или отсвет костра.

— Мало ли легенд на свете… — ответила она. — Моя легенда очень проста, Шамо, и до сих пор мне самой не понятна. Началась она не у древней башни, а в грозненском скверике. Помнишь? Весной это было…

По заводскому поселку, по всему Дэй-Мохке разнеслась новость: в Ассинское ущелье приехала Эте́ри. Она приехала в Музей гражданской войны, в музей имени своего отца — Серго Орджоникидзе.

Заводские ветераны, тридцати- и сорокалетние наши ветераны, уже отправились в ущелье на двух автобусах.

Теперь мчится к горам и наш комсомольский автобус. Юсуп — тот самый «самозахватчик», помните? — лихо ведет машину по дороге, которая становится все у́же и у́же, все каменистее.

— Ты что, не можешь прибавить скорость? — подгоняет его Хасан, раздосадованный тем, что нас обогнали два совхозных грузовика с людьми, тоже едущими на встречу. — Раньше, на самосвале, ты боевой был!

С нами наш заводской юрисконсульт Зура́б, не совсем старик, но седины в его густой гриве и пышных больших усах много. Красивый человек. Он сам пожелал ехать с нами, молодежью.