Анатолий Соболев - «Пятьсот-веселый»

— Кто такой? — услышал я строгий голос.

В вагон уже забрался кто-то ловкий, в белом полушубке, перехлестнутый крест-накрест новенькими поскрипывающими ремнями, и ослепил меня фонариком. Я понял — он и есть комендант. За ним влезли два солдата и втянули за собой еще кого-то, какую-то маленькую закутанную фигурку.

— Раненого везу, — ответил я, проморгавшись.

— Кто раненый? Ты раненый? — не понял лейтенант. Комендант оказался лейтенантом — я рассмотрел на его плечах новенькие погоны.

— Где это тебя? — Он кивнул на мою замотанную грязным вафельным полотенцем голову.

— Не меня. Вот его.

Я показал на Вальку. Комендант направил луч фонарика на него.

— Куда везешь?

Коротко я рассказал, кто я, кто Валька, что с ним случилось и куда я его везу.

— Врача надо, товарищ лейтенант. Укол бы какой сделать. Плохо ему.

— Врача у меня нет. Медсестру могу прислать, — пообещал лейтенант, поглядывая в темный угол вагона, где смутно виднелись развешанные водолазные рубахи. Они были похожи на висельников, и офицер с хмурой заинтересованностью смотрел на них.

— Как повешенные, — высказал общую мысль один из солдат.

— Что это такое? — спросил комендант и в своем любопытстве стал совсем мальчишкой. Как ни строжился лейтенант, как ни хмурил брови, как ни придавал твердости голосу, а и на глаз было видно, что зелен он еще, может, чуток постарше меня.

— Водолазные рубахи, — ответил я, чувствуя даже некоторое превосходство над комендантом.

— А-а, — протянул лейтенант, но по голосу было слышно, что не понял он до конца — что же это такое, водолазные рубахи, но вида подать не хочет. — Кроме вас, тут — никого?

— Никого.

— Подсажу я к тебе пассажирку. Веселее ехать будет, — подмигнул вдруг лейтенант, и на курносом, круглом и румяном с морозу лице его появилась плутоватая мальчишеская улыбка.

— Нельзя, — ответил я. — Военный пост.

— Я — комендант. Ты не понял? — построжал лейтенант. — Исполнять приказ!

— Нельзя товарищ лейтенант, — уперся я. — У меня здесь водолазное имущество.

— Какое? — переспросил он.

— Водолазное.

Комендант хмыкнул, но я почувствовал его неуверенность. Видимо, это странное имущество смущало офицера. Он опять осветил фонариком темный угол, где висельниками серели водолазные рубахи с растопыренными рукавами и штанинами. На Мысовой работали две водолазные станции — вытаскивали затопленные у берега бревна. Работу свернули, и в теплушку было сгружено все снаряжение, а мне было приказано доставить его в Слюдянку.

— Она только до Иркутска.

— В Слюдянке нас отцепят, — не сдавался я, хватаясь за последнюю возможность повлиять на неумолимого коменданта. Уж больно мне не хотелось связываться с этой пассажиркой.

— Дальше она другим поездом поедет, — сказал офицер и строго поставил точку на нашем разговоре. — Исполнять!

— Есть!

— Гляньте-ка, товарищ лейтенант, — шепотом произнес пожилой солдат и показал рукой в другой угол. Там, будто отрубленные головы, лежали на полу два водолазных шлема и стеклянно блестели иллюминаторами.

Офицер и солдаты молча уставились на них.

— Это шлемы, водолазные, — снисходительно пояснил я.

— Как в покойницкой, — вздохнул солдат. — Такое приснится…

Обстановка действительно была — нарочно не придумать: в углу висели безголовые висельники, а на полу, будто отрубленные, валялись головы; Валька в бинтах, я замотан в вафельное полотенце. Веселая картинка!

— Ну, все! — решительно заявил комендант и шагнул к двери. — Она остается здесь!

Он ткнул рукой в сторону тихо стоявшей закутанной фигурки и, ловко соскочив вниз, обернулся и крикнул строго:

— Гляди, не обижай!

И погрозил рукавицей с одним пальцем. Такие рукавицы шили для фронта, чтобы удобнее было стрелять, не снимая их на морозе.

— Медсестру пришлите! — напомнил я, прежде чем солдаты задвинули дверь теплушки.

— Пришлю! — пообещал комендант.

Я быстро зачинил дверь на засов. Не дай бог, еще кого-нибудь подселят! Хватит с меня и этой.

Подбросил в печку дровишек и, когда они весело пыхнули, разглядел неожиданную попутчицу. Она была закутана в огромную клетчатую шаль поверх тощего пальтишка, на ногах такие же большие, видать, с чужой ноги, растоптанные и латаные пимы. Блики печного огня выхватывали немигающие настороженные глаза, наполовину завешенные обмерзшими ресницами, да коротко вздернутый нос. Рот был прикрыт закуржавелой от мороза шалью. Хотя она и была закутана в огромную шаль, под которую можно было свободно упрятать двух здоровенных бабищ и которая делала ее толстой и неуклюжей, все равно было видно, что случайная моя пассажирка — тоненькая, хрупкая и невысокого росточку.

Стояла она посередь вагона робко, не зная, что делать, и держала в руках небольшой узелок.

— Садитесь, — предложил я и ногой пододвинул поближе к печке водолазный шлем.

— Спасибо, — откликнулась она тоненьким, чуть хрипловатым от простуды голоском и опасливо покосилась на шлем.

Видимо, эта круглая, медная, с большими иллюминаторами по бокам и спереди голова изрядно пугала ее. И впрямь, если никогда в жизни не видал этого шлема и так вот, вдруг, наткнешься на него — заикой можно стать.

— Садитесь, не бойтесь. — Я играл роль радушного хозяина. А что было делать! Раз навязали — терпи. Комендант приказал «исполнять». — Это — водолазный шлем. Он не кусается. Грейтесь. Сейчас я еще подкину дров.

Девушка нерешительно топталась и варежкой терла щеку. Ознобила, что ли?

Я догадался снять одну водолазную рубаху с вешалки и прикрыть шлем.

— Садитесь.

Немного осмелев, она присела бочком и распустила шаль. Огонь осветил бледное худое личико, совсем еще девчоночье, с большими грустными глазами, в которых отражалось пламя открытой печки.

Высвободив руки из красных вязаных варежек, девушка протянула их к огню.

— Издрогла я, — призналась она. — Мороз крутой, прям как кипяток.

Такая доверчивость пришлась мне по сердцу. И я хотел было уже уверить ее, что возле печки она отогреется, что тут не последнее место на земле, как Валька вдруг простонал:

— Пи-ить.

— Ой, кто это! — испуганно вскочила девушка и ошеломленно уставилась на полушубок, которым был прикрыт Валька. Почему она не заметила его и почему не слышала наш разговор с комендантом, не знаю.

— Это Валька, — пояснил я. — Он раненый.

— Раненый?

Мне показалось, что она еще больше испугалась.

— Ага. Да вы не бойтесь.

Девушка перевела дыхание, призналась:

— Ох, аж сердце захолонуло. А он — как раненный?

— Ножом. Его дезертир ударил.

— Ой!

Я дал Вальке теплой воды. Черные спекшиеся губы его слабо прикасались к кружке, пил он долго, мучительно глотал и, напившись, бессильно прикрыл глаза.