Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

Я иду по деревне. Сумерки, густые как туман, медленно опускаются и окутывают землю. Между черным лесом и такой же тучей краснеет узкая полоса заката, напоминающая раскаленный обрубок железа, только что выброшенный из кузнечного горна.

Давно я здесь не был, и давно перестал писать мне письма единственный грамотей из всех моих предков — дед Сафон. Эх, дед, дед!..

Я перехожу на другую сторону дороги, ставлю чемодан у ракиты. Далекое рокотание моторов сливается с треском сверчков. Из Красного лога примчался ветерок, пошептался с березками и юркнул в густые заросли лозняка, оставив приятный аромат сена.

Давно я здесь не был... год. За год можно многое забыть. Но крепкая привязанность и тяга к этой деревне всегда оставались в моей душе — это была грусть сердца о единственной встрече.

Косить меня научил дед, и я пошел в Красный лог, чтобы смахнуть в нем небольшой участок травы. Тишина, но иногда пробежит легкий ветерок, и кажется, что от этого трепетного вздоха природы диск солнца, как желтовато-белесый жучок, забьется в золотой паутине лучей. Свежескошенная трава пахнет медом. Я прохожу мимо взлохмаченных копен, путаюсь в грядках сохнущего сена. Все уже скосили, один дедов участок, как оселедец запорожца, выделяется на стриженом лугу.

«Шек, щек, щек», — шепчет коса, срезая сочные стебли.

Становится жарко. Раздеваюсь до пояса.

«Фр-р-ры!»

Я шарахаюсь в сторону. Из-под ног выпрыгивает серый комок и молниеносно уносится в сторону леса: куропатка — черт, как внезапно! Оглядываюсь по сторонам. Вокруг простор, в душе тоже простор.

«У меня ль плечо шире дедова...» — пою во весь голос и тут же замираю на полуслове. Макушка крайней копны поднимается. Мгновение — и сено летит в сторону. Словно выросшая из-под земли, на копне стоит девушка.

— Кто это тут шумит?

Я торопливо надеваю рубашку, девушка звонко хохочет.

От смеха вздрагивают крутые брови, черные, в руку толщиной, косы расплелись до половины, в волосы набились цветы ромашки, красного клевера; она напоминает Василису Прекрасную из русской сказки, которую я видел в избе деда на картинке.

«Ших, щих, щих», — шепчет коса.

Мне кажется, что девушка внимательно следит за мной. Я вкладываю в работу всю силу, все умение. Широко размахиваюсь, захватываю побольше. Без привычки сводит плечи, устают руки, пот ручьем стекает со лба. Нервы не выдерживают, и я оглядываюсь. Девушка заканчивает подгребать последний ряд. Она увлеклась работой, для нее я не существую...

— Что, косарь? — неожиданно спрашивает она.

— Попить бы...

— Сбегай в деревню.

— Даж если бежать буду, за час не управлюсь.

— Странно, — говорит Василиса, — ты что, первый раз здесь?

— Первый... нет, второй, то есть вчера с дедом перед вечером приходили сюда, он показывал участок...

— А-а... а то ведь в копонях есть ключ, его все знают, вода там студена!

— Где это копоня?

— Во-он там, — указывает она рукой на восток.

Я втыкаю косье в землю и направляюсь в ту сторону.

— Один-то все равно не найдешь. Я провожу, самой пить хочется. — Девушка бросает на копну деревянные грабли. — Пошли! Сам откуда?

— К деду приехал.

— Знаю, что к деду, а живешь где?

— В Донбассе.

— В шахте работаешь?

— В ней.

— А я сейчас экзамены за десятый класс сдаю. Последный остался.

Я думаю, что б это сказать ей утешительное...

— Вот пришли, — она пальцем показывает в осоку, — ключ там.— Нагибаясь, Василиса раздвигает острую траву, гибкую, как она сама.

— Пей!

Я смотрю на воду — черная как деготь!

— Что ты?.. Да нет же, чистая!

Девушка заходит с другой стороны, теперь тени нет, вода становится прозрачной. Василиса улыбается.

Идем обратно.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я.

— А зачем тебе? Скажи, как твое имя.

— Костя.

— У нас в классе есть Костя. Долговязый такой, ребята его зовут Тянитолкаем дедушки Айболита.

Я очень доволен, что он Тянитолкай.

— Когда на луг пришла?

— Рано. Еще заря не загоралась. Залезла в копну и заснула. Вчера на «мотане» проплясали. И-их, калинушка! — она лихо кружится. Кажется, что земля загорается под ее ногами да подножная пыль серым дымом медленно подымается.

— Здорово! — восхищаюсь я.

— Э-э, посмотрел бы, как под ливенку!.. — она закидывает косы за спину.

Приходим на луг.

— Домой скоро пойдешь?

— Когда косить кончишь?

Я беру косу, но ее будто кто подменил. Она становится длинной и неудобной. Василиса лукаво улыбается, на загорелых щеках по ямочке.

— Дай-ка мне!

— Что ты, я сам докошу!

— Дай!

Она берет и сплеча начинает косить.

— Не коса, а огонь!

«Действительно, жжет!» — думаю я.

Василиса уверенно, шаг за шагом, продвигается вперед. Я любуюсь ее движениями, забыв обо всём на свете. Не догадываюсь подменить ее, когда она останавливается, чтобы передохнуть.

— Устала, — говорит Василиса.

Тут только я прихожу в себя. Становится неудобно.

— Ты немного нажимай на «пятку», тогда коса в земле застревать не будет, а то сразу делаешь две работы — и косишь, и пашешь, — поясняет девушка.

Домой мы идем вместе. Она рассказывает, какие у них хороводы, кто как пляшет, поет на вечеринках. Я никого не знаю, но ясно представляю каждого.

— А вот и деревня. До встречи!

Девушка легко взлетает на пригорок. Я не успеваю одуматься.

— До встречи-и!

— Какая там встреча! — с досадой бормочу я. — Билет в кармане, а в двадцать два ноль-ноль отходит поезд.

...Каждый год имеет одну весну, человек — юность. Прошел год. И целый год я думал о ней. С каким нетерпением я ждал от деда писем, а когда приходило письмо, написанное красивым почерком, я думал, что это пишет она. Несколько месяцев дед молчал, наверно, что-то стряслось...

На деревне начинают кричать петухи, темно-синие сумерки редеют. На востоке уже горизонт голубой. Рассветает. Я подхожу к дому деда и останавливаюсь на пороге. Входить в дом не хочется.

— Аленка, Аленка! — слышу я девичий голос. — Вставай! Пора уже. Вставай, соня, наши ушли в поле!

Я сажусь на вымытые добела доски крыльца и начинаю ждать. Мне кажется, что я сейчас увижу свою мечту.

Егор лежал на сеновале вверх лицом и слушал. По ударам молота и звону наковальни он ясно представлял, что сейчас делается в кузнице.

Венька, новый молотобоец, старается, усердно бьет. Часто мажет или бьет неточно.

Кузнец Андреян хмурит косматые, цвета угольной копоти брови, недовольно сопит, отчего Венька мажет чаще и от обиды еле сдерживает слезы. Кузнец не поправляет его, молчит, Андреян думает о Егоре, о бывшем своем помощнике. После Венькиного «мазка» он с ухмылкой отстраняет руку паренька, чтобы тот до конца не «запорол» деталь своими неточными ударами, и молотком начинает выравнивать вмятины.