Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

— И ты, Егорка, будешь с нами.

Через открытое окно ощущается утренняя свежесть наступающего летнего дня, слышится радостное щебетание ласточек, среди листвы и сучьев плещутся солнечные блики.

Анна Николаевна, поправив перед пожелтевшим зеркалом в ореховой оправе седые волосы, с грустью отметила, что морщин на лице прибавилось за последнее время. Накинув на зябкие плечи старинную с длинной бахромой цветастую шаль, она вышла на улицу.

Под дуплистой липой потемневшая лавочка с резными перильцами густо усыпана опавшим липовым цветом. Высокие, хорошо отшлифованные перильца влажно блестят от росы. И когда Анна Николаевна опускается на лавочку, невольно замечаешь, что липовый опавший цвет как бы отражает густую седину старой женщины.

Ветхая калитка, прочертившая нижним краем глубокий полукруг, перекосилась, держится на ржавом навесе и куске резины, которую Анна Николаевна прибила прошлым летом вместо перетеревшегося навеса.

«Вот в прошлом году я еще могла держать молоток, забивать гвозди, вот и калитку подновила, — вспоминает Анна Николаевна, — а в этом не смогу. Эх, годы, годы, словно длинная лестница, и хватит ли сейчас памяти, чтобы подняться на самый верх?..»

Она протирает темным фартуком очки, трясущейся рукой надевает их на высокий, с еле заметной горбинкой нос и продолжает осматривать двор.

От калитки в поле уходит прямая неширокая тропинка, пересекает рожь и где-то там, за рожью, сливается с большаком.

По этой тропинке ушло от Анны Николаевны счастье, ушла жизнь...

Перед началом войны мобилизовали мужа. Она, дети и знакомые учителя проводили его по тропинке до самого большака. В войну по этой же тропинке проводила и детей. Сначала ушла дочь. Анна Николаевна собирается с мыслями, чтобы вспомнить, как это было. Перед самым уходом на фронт, в ту осень отметили ее совершеннолетие. Наталье исполнилось восемнадцать. Посмотрев по сторонам, убедившись, что поблизости никого нет, Анна Николаевна вполголоса заговаривает:

— Наталья, а ведь в твой день рождения нас еще было трое. Я, ты и Ванюшка... Тяжелое времечко переживали, тяжелое... — голос Анны Николаевны со старческой шепелявинкой. — Ох, и ловка ты была, Наталья. Ловка и хороша! Не думай, что я, как мать, расхваливаю тебя. Даже мысли такой не допускай, пора тебе заметить, что к вам я относилась с особой требовательностью. Последнее время ты сама это замечала. Я ведь догадывалась, зачем ты подходила к фотографии тетки Сони. Ты думаешь, я не видела, как ты поглядывала на нее и косилась в зеркало? Замечала. В нашей семье тетку Соню все красавицей считали, а ты была похожа на Соню, ну и на меня, конечно, ведь мы с ней родные сестры. Правда, ростом ты вся в меня пошла, я была выше Сони... Сколько бы ты радости принесла парням, да и огорчений не меньше... Война... — Анна Николаевна теребит шелковистую бахрому шали, сосредоточенно молчит. К липе с монотонным жужжанием подлетают и улетают пчелы, вокруг снуют букашки, изредка прогудит шмель.

Анна Николаевна восстанавливает в памяти, что сказала в последний день дочь, представляет, как она уходила. Она вообще все проводы помнит и поэтому все представляет очень четко. Стоит ей сосредоточиться или закрыть глаза и подумать — и все повторяется с такой ясностью, словно она смотрит знакомое кино. В такие моменты Анна Николаевна с кем-нибудь из своих заговаривает.

— С тех пор как проводила тебя, Глеб, — обращается она к своему мужу, — ушло с тобой и мое счастье. Оно уходило, как прорвавшая плотину вода. Сначала надеялась, хоть часть останется... все ушло, семья распалась... За всю жизнь с тобой я не помню ни одного грустного дня. Правда, Глеб, был ли кто счастливее меня на свете? Наверно, не было такого человека. Вот сейчас посмотри на нашу липу. Помнишь, как мы ее сажали? И у нее судьба переменилась. Изувечило липу снарядом, ствол подрезало, на чем только держалась бедняжка... Все считали, что засохнет, а она выжила. Рана заплыла, но цвести она стала не в срок, то зацветет — когда на других деревьях только лист округлился, то после того, когда все уже отцветут. А в последнее время открылась рана ее, и на том месте сейчас чернеет дупло. В этом году совсем она плохая, видать, отцвела в последний раз...

Анна Николаевна выходит за калитку, идет тропинкой через желтеющую рожь к большаку, прислушивается к трелям жаворонков, посматривает на крупные колосья ржи.

«Хорош еще слух у меня, все слышу, да и зрение ничего, очки слабенькие, без них тоже вижу, но приходится напрягать глаза». — Она останавливается у стайки крупных васильков, следит за шмелями.

Шмели напоминают ей о сыне, и она заговаривает с ним:

— Любил ты, Ваня, ведреные дни лета. Иногда посмотрю, как озоруют ребята, и отмечу, что спокоен ты не по годам, порой казалось мне, что вам с сестрой не хватает характера, поэтому вы степеннее других. Ошиблась я, сынок, в этом. И ты и твоя сестра тверды характером были, оттого и спокойнее многих. Прости меня за последний разговор и слезы. Радостью ты моей последней был и остаешься по сегодняшний день. Надеюсь я еще на нашу встречу...

У большака Анна Николаевна останавливается, из-под ладони долго смотрит туда, где глинисто-песчаная дорога сливается с линией горизонта, порой она приставляет ладонь козырьком, чтобы летнее солнце не слепило глаза, и только после твердого убеждения, что на дороге нет пешеходов, поворачивает домой.

Она убеждена, что Ваня жив и обязательно будет идти по большаку, а потом через поле тропкой.

Почти до последних дней войны он писал матери, присылал фотографии и вдруг сразу замолчал... Не может быть, чтобы с ним случилась беда и ей не сообщили. Ведь после войны люди особенно стали чутко относиться к горю других, научились помогать друг другу.

Она оглянулась, поле по-прежнему было пустынно, высокая рожь наливалась золотистым цветом солнца, а скошенные луга из-за копен и стожков потеряли свое равнинное раздолье.

Подходя к калитке, Анна Николаевна заметила, что калитка широко распахнута. «Кто бы это пожаловал? День сегодня — пятница. В пятницу ко мне приходит Аня».

Аня — дочь директора школы, преемника Анны Николаевны.

Старая учительница помнит ее с пеленок, это в честь ее назвали девочку Анной.

Сейчас все учителя живут в новых домах, сразу за школьным садом. Обзавелись натуральным хозяйством, хотя не было случая, чтобы колхоз в чем-нибудь кому-либо отказал. Все без исключения занимаются разведением индеек. Случается, выпадет свободный час у кого, взять бы в это время почитать какую-нибудь новую книгу, а он несется на всех парусах к своим индюшкам. Анна Николаевна вслух возмущается:

— Живот всегда был опасным соперником разуму...