Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

Мы с Геннадием щурились от яркого солнца, вслушивались в свист и щебет скворцов. Они шныряли по новым скворечням, выбирая себе жилье, и, облюбовав домик, начинали лихо насвистывать.

— Ты заметил, что скворцы поселяются в первую очередь в те скворечни, которые окошечком к восходу солнца? — спросил он.

— Я не замечаю таких тонкостей...

— Птицы любят солнышко...

А я увидел нечто более интересное. Наперерез нам шла девушка, и я сразу узнал ее, несмотря на старое пальто, выгоревший платок и рваные сапоги.

— Полюбуйся! — подтолкнул я друга.

Генка открыл рот от изумления. А она прошла мимо нас, даже не взглянув. Поставив ведра на землю, девушка открыла высокую калитку и скрылась во дворе.

Мы с другом подкрались к забору и припали к щели. Девушка открыла сарай, и двор огласил визг свиней. У сарая стояла большая собака, помесь овчарки и дворняги.

Я стукнул ногой по забору, стараясь привлечь внимание девушки, собака бросилась к забору, девушка даже не повернулась.

— В клубе она была приветливей и внимательней к тебе, — сказал я Генке.

Друг еще раз стукнул по забору, и, когда собака подбежала совсем близко, Генка пятаком угодил ей в глаз. Пес, обезумев от злости, стал кидаться на забор.

Довольные финалом, мы не спеша удалились от калитки.

— Скоро, Лешка, окончим учиться. Придет лето. На рыбалочку в выходной денек, на пляж.

— Эх, мотоцикл бы заиметь...

— Купим, ты себе, а я себе.

— С моим батей купишь... Он все деньги пропивает.

— Пичуха, — сказал Генка.

Слово «пичуха» я не слышал от учительницы и спросил его:

— Что это за «пичуха»?

— Я придумал, — улыбнулся Генка. — Звучит?

— Вроде что-то есть.

— С сегодняшнего дня я придумываю новые слова, Вот, например, бабка моя не говорит «наешься», а «набуздыкаешься».

— Так это бабкино слово.

— Но его кто-то же выдумал... Знаешь, а мотоцикл мы с тобой купим в складчину. Ты согласен?

Дальше мы пошли молча. Каменистые холмы освободились от снега. В степи пахло талой землей, и трели жаворонков перекликались с журчанием ручьев, а на одном из пригорков белели подснежники.

— Ген, вот я сейчас верю, что эта, с цыганскими серьгами, — невеста Тягнырядно.

Геннадий молчал.

— Во-первых, ей все равно, какой у нее жених. Ты, например, не стал бы возиться со свиньями... А Мыкола будет...

— Веский аргумент. — Генка прищурил глаза, то ли оттого, что вспомнил заковыристое слово, или оттого, что я брякнул чушь.

Батанов попросил нас выйти па работу в выходной день.

— Отгул — когда пожелаете. Есть срочное дело, приходите, ребятки, пораньше.

В положенное время мы были в мастерской. Мыкола уже сидел на верстаке и ел свое сало.

— Кажется, я зря вас вызвал... — Батанов молчал. — Тут на одном участке лава легла не полностью, второй уступ стоит... Почти сто метров шланга во втором уступе осталосъ...

— Двухдюймового, — пояснил Мыкола. — Нового.

— Готовились менять линию, — продолжал Батанов, — и вдруг обвал. Лава легла, а во втором четыре крепи стоят. Первый полностью цел. Я думал, наряд выпишу, но наряда нет. Жалко новый шланг. — Он вздохнул.

Мы знали, что двухдюймовый шланг — дефицит. Для этого нас вызвал начальник в выходной, но какой дурак будет рисковать из-за шланга головой? Угольные комбайны остаются в завалах, тут шланг.

— Может быть, съездим, посмотрим? — Начальник посмотрел сначала на меня, потом на Геннадия.

Что тут скажешь?

— Посмотреть можно, — согласились мы,

— Тягнырядно, ты останешься на дежурстве.

Крякнув, Батанов помчался переодеваться в шахтерку, а нас послал к стволу.

Участок, где случился обвал, назывался «Соленым» и был расположен на горизонте 620 метров. В параллельной, из которой чернел выход в лаву, нас ждал горный мастер участка. Угрюмо поздоровавшись с Батановым, он с любопытством взглянул на нас.

— Ну, что дела?

— Линию надо выручать...

— Как уступы?

— Стоят!.. Правда, время от времени трещит все и такие глыбы пролетают... — Он запнулся, по-видимому, вспомнил, зачем мы пришли. — Но это по завалу, а так вроде ничего.

Батанов полез к первому уступу и посветил в завал.

— Угомонилось... — Он светил в узкий проход, чутко прислушиваясь к треску стоек. — Давит по завалу, а здесь вроде хорошо. Ну, ребятки, попробуем?

— Можно. — Геннадий снял пиджак спецовки и укрепил получше прожектор на каске.

— Погоди, резвость — она не всегда нужна.

Батанов тоже разделся.

— Вы с нами?

— Оставайтесь на параллельной, а я пролезу по второму уступу, посмотрю. Может быть, оставим это дело... — Он протиснулся между крепежными стойками и полез вверх.

Мы стали ждать Батанова на параллельной. Честно говоря, я не думал, что он полезет первым. Вообще Евсеевич был непонятным человеком. Постепенно мы привыкли к его крику, поняли, что он незлобивого характера. Руки у него золотые. Слесарь он — мог сделать все, от простого гаечного ключа до часов. Батанов напоминал нам мастера нашей группы, у которого мы учились в ремесленном. Только тот был спокойнее и совсем по-другому относился к лодырям. Он давно бы взашей выгнал Мыколу или заставил бы его работать по-честному. А Евсеевич и нарядов больше выписывал Мыколе. Я помню, как Генка, увидя, как Тягнырядно считает деньги, спросил меня:

— Неужели часть зарплаты Тятнырядно отдает начальнику?

— Непохоже. Кажется, Батанов честный мужик.

— Может, они родственники?..

— Эта мысль ближе к истине, а там шут их знает... Может, и отдает.

«Вот и сегодня начальник оставил Мыколу в мастерской, а мы лезь в завал...»

Возвратился Батанов.

— Шланги взять можно. Крепь стоит.

Начальник остался в первом уступе, потому что во второй не мог бы пролезть — так сдавило вход.

Мы полезли к шлангам.

— Осторожно, — крикнул Батанов. — Осторожно, ребятки...

Я почувствовал, как у меня дрожат колени. Вроде и не страшно, а колени трясутся. Усилием воли я попытался унять дрожь. Ни черта! Ноги продолжали дрожать, будто меня трясла лихорадка.

Шланги лежали у самого завала. Порода, как острия огромных пик, целилась нам в голову. «Можно брать, — вспомнил я слова Батанова. — Хотя бы завал не разыгрался...» Прислушался — тихо.

— Держи! — толкнул меня концом шланга Геннадий. Я взял шланг и осторожно стал опускать его начальнику.

Крыша надо мной была в каких-то белых полосах, такие же полоски, похожие на иней, проходили по пласту.

«Соль, — догадался я. — Вот почему пласт этот называют «Соленым». Я перебрал названия других участков: «Водяной» — самый мокрый, «Валюга» — по обвалам первое место, «Грязный» — уголь пополам с породой, «Коксовый» — уголек первый сорт, «Пугачевка»... Почему «Пугачевка»? Может быть, этот пласт открыл какой-нибудь Пугачев? А может, погиб там хороший человек и забойщик по фамилии Пугачев? Пока я ломал над этим голову, успокоился, дрожь унялась. Спрошу когда-нибудь об этом Батанова...