Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

— Смотри, какая трава! — удивился Генка. — Скоро зацветут тюльпаны!

Меня ошеломил голубой простор степи, яркая щедрость солнечного света, звон жаворонков... Душу мою захлестнула непонятная теплота, и так захотелось сделать что-нибудь хорошее и доброе, не только для друга, а для любого незнакомого.

— Ген, давай нарвем цветов и подарим их первому человеку, который нам встретится.

— Да ты совсем? Вот представь, идет какой-нибудь товарищ, а ты к нему с цветами. «Ошалел парень?» — наверняка подумает он. Вот если нарвать и зайти к Тягнырядно домой да приподнести девчатам. Тут смысл есть. — Он поглядывал на меня после каждого слова.

— А что, я, например, согласен. Только как быть с собакой? И что делать, если нас выставят?

— Переморгаем, нас же двое... Чего бояться...

Наконец мы стали работать по-человечески. Нас вписали в общий график, дали первую смену. Вначале просто не верилось, что вечером не надо идти в школу, а ночью — бежать на шахту.

Тягнырядно по-прежнему работал в ночной. После больницы он стал осторожней. Все знали, что Мыкола спит, но где — оставалось тайной. Нам с Генкой теперь было безразлично, а Батанов, как и раньше, позволял ему все.

Последнее время я что-то не совсем понимал Геннадия. Он все больше и больше замыкался, и я стал подозревать, что друг мой завел какие-то секреты.

Восьмой класс мы окончили, теперь надо отсылать документы в мореходное училище. Раньше мы так договаривались, но Генка что-то помалкивал.

— Доктор, ты что-то не торопишься, а уже пора нам посылать бумаги в мореходку, — напомнил я ему.

— Пора, — вздохнул он, — завтра приступим.

— По-моему, ты раздумал.

— Придираться начинаешь... Завтра, ясно?

— Ясно, как днем.

Постепенно секреты друга раскрывались. Главный из секретов заключался в том, что Геннадий встречался с Галиной. Встречаешься — дело твое, но зачем таиться? Я бы, например, не таился.

После экзаменов в школе я стал ходить на танцы, иногда даже танцевал с девчонками, а вот чтобы встречаться с какой-нибудь одной — не было этого. Они мне все нравились, конечно, Людмила больше всех, и об этом знал Генка, но уходил к Галине на свидание тайком от меня, а Людмила на танцы не приходила. Я злился на Геннадия, но все-таки избегал всяких объяснений, делал вид, что мне все безразлично, не терять же друга из-за девчонок.

Геннадий за год здорово изменился, даже я заметил это. Он возмужал, заметно подрос, старшие слесаря обращались с ним, как с равным.

Особенно много времени Геннадий стал уделять себе. Часами он мог торчать перед зеркалом, примеряя рубашки, осматривая брюки — нет ли где пятнышка или складки. Да что тут рассуждать — друг действительно стал взрослым, если у него уже есть невеста — Галка. Ладно, когда-нибудь сам придет со своими секретами. Обида на друга то утихала, то подымалась с новой силой. Сегодня перед спуском в шахту он меня ошарашил совсем.

На один из участков мы попадали чаще, чем на другие. Не любил я этот участок. Иногда портилось настроение только от одной мысли, что сегодня придется ехать на «Песчанку» горизонта триста двадцать. Пласт этот остался невыработанным на всем горизонте, о нем забыли и спустя много лет стали разрабатывать опять.

С непривычки работать на этом участке тяжеловато. Лава сырая, вода появлялась в самых неожиданных местах, а иногда шла по пласту. Молодежи на «Песчанке» не было, в основном здесь работали кадровики. Слесаря тут не уживались. От сырости воздушная линия быстро портилась, в забое еще можно иногда остаться сухим, но в завале в любой снецовке намокнешь.

Батанов попросил нас перенести воздушную линию под забой. На участках, где есть свои, прикрепленные слесаря, за линией следят, не допускают, чтобы она осталась где-то по завальной крепи. На «Песчанке» же ее трудно было найти среди поломанного крепления и обрушившейся породы. В таких местах мы просто обрезали шланг ножом, оставляя десятки метров в завале.

В первый день с нами работал горный мастер. Он не скупился на слова и нахваливал нас почти всю смену. Потом пожал руки:

— Спасибо, ребята, выручили! Работаете вы на совесть. Подождите минутку, на-гора вместе поедем. — Лицо у мастера покрыто оспинками, передние зубы вставные. По лукавому взгляду мы почувствовали, что он что-то хочет сказать.

— Подождем? — спросил меня Генка.

— Давай подождем. Мне кажется, что он на работу к себе будет звать.

— Ну, это он зря... — Геннадий зацепил свою лампу за перекладину верхняка. — Пока суд да дело, успеем переодеться, а то у меня такое чувство, будто мне за шиворот толченого стекла насыпали.

У меня тоже все тело горело. Кристаллики мелкого угля вместе с породой попадали в рукава, за воротник и даже в сапоги. Во время работы я чувствовал только холодную, пахнущую шахтой воду, теперь же, когда я снял куртку и стащил мокрую рубашку, я понял, что тело горит от царапин мелкого угля.

— Вот это душ! По высшему классу! Представляешь, каждый день такая работенка! — Геннадий присвистнул.

— Зато деньгу зашибают.

— Так уж и зашибают... Все-таки интересно, сколько в месяц можно здесь заработать? Надо спросить у мастера, Ивана Александровича.

Выжав как следует шахтерки и вытряхнув мелкий уголь, не спеша стали одеваться. Мимо проезжали груженые вагоны, с хрустом разминая попавшие под колеса кусочки породы. Из люков, когда их открывал горный мастер, с шумом вырывалась вода, бухали о железные борта глыбы угля и обрезки крепежных стоек. С каждым наполненным вагоном воздушная лебедка выла пронзительнее.

— Черт бы ее побрал, аж в ушах звенит от этого воя! Скорее бы он загрузил партию.

Геннадий успел одеться только по пояс, от высыхающего тела валил пар, шахтерская лампа висела за его спиной, от слабого света пар казался густым и белым.

Наконец вой лебедки утих. Спустя несколько минут показалась темная фигура горного мастера Ивана Александровича.

— Что, ребята-слесарята, хорошо у нас?

— Насчет восторга — туго, — ответил Геннадий.

— А мы довольны, — блеснул золотыми зубами мастер. — Температура нормальная, пыли нет — курорт!

— Видал я этот курорт в белых тапочках!..

— Привычка, ребята, и умение, надо уметь везде работать, сама жизнь так учит. Но вы молодцы. Выпишу наряд вам рублей на двадцать.

— А если бы я у вас месяц поработал, тогда какая сумма причиталась бы?

— Ни на одном участке больше, чем у нас, не заработаешь. Переводитесь, пару месяцев — и мотоцикл.

Мне захотелось прекратить этот бесполезный разговор.

— Ежемесячно подавай мотоциклы — и я не соглашусь. Тут одну смену побыл, и чувство такое, будто наждаком спину надраили.

— А я думаю: что-то вы так шахтерки трепали?.. — Лица мастера не было видно, но по голосу чувствовалось, что он улыбается. — Если бы мы так работали, у нас бы давно ребра повылезали. Очень просто делаем. Носим рубашки со стоячим воротом, внизу резинка, брюки поверх сапог пускаем. Мокрые всегда, но уголек не попадает. Умение, ребята, и привычка. Попробуйте кого-нибудь из наших на другой участок перевести, он тебе такой скандал закатит — только держись. У нас хорошо. Уголек мягкий, норма небольшая из-за неподходящих условий. Ну, слесарята, по рукам!