Юрий Колесников - Земля обетованная...

Хаим попытался убедить Ойю пойти посмотреть хотя бы издали, как веселятся киббуцники, но Ойя наотрез отказалась. Хаим не обиделся, он понимал, почему она не выходит из комнаты и, пока не стемнеет, опасливо поглядывает в окно.

Со стороны столовой слышались песни «Шиболет Басадэ» [137] «Колос в поле». . Исполняли ее звонкие голоса детей киббуцников. Потом хор мальчиков исполнил «Массаду» — воинственную песню, посвященную героям древних времен. Когда же киббуцники затянули веселую песенку «Маим-маим» [138] «Вода-вода». , в которой рассказывалось о большой радости тружеников земли, обнаруживших живительную влагу, мимо открытого окна, у которого стояли Хаим и Ойя, прошел чем-то встревоженный Арье Херсон. Он спешил к столовой. Хаим понял, что старший инструктор недоволен тем, что киббуцники поют, с его точки зрения, неподобающие песни. И действительно, только что звучавшая веселая песня вдруг оборвалась. Теперь под звонкую мелодию аккордеона послышался громкий и гнусавый голос старшего инструктора. Он пел:

Слушая песню, Хаим невольно вспомнил, что точно так же по ночам румынские легионеры горланили:

Помимо воли на Хаима нахлынули воспоминания о Болграде, об оставленных далеко на родине отце, сестренке, друзьях. Эти думы не приносили облегчения его уставшей от забот и волнений душе. И главное, Хаим не видел просвета, надежды на лучшее, — тучи грозно нависали над его головой.

А тем временем в доме управляющего киббуцем разгорелся очередной скандал. Циля была уверена в том, что рыжий холуц и его убогая жена находятся в столовой, слушают песни, веселятся и даже, может, пляшут вместе с молодежью. Она прекрасно понимала, что ее появление испортит им настроение, а именно этого она и хотела. Да, пусть они собственными глазами увидят, с каким уважением относятся к ней все киббуцники, каким успехом она пользуется у мужчин, как она хороша и как красиво одета. Она знала: стоило ей появиться в столовой, как все устремляли на нее жадные взгляды…

Пусть хоть другие видят, как она счастлива и всем довольна, если ей самой не дано это почувствовать. Пусть и рыжий холуц посмотрит и позавидует… Конечно, она не могла даже намекнуть мужу об этом. От одной мысли, что Игол может узнать, как в свое время пренебрег ею этот тщедушный холуц Хаим Волдитер, Цилю бросало в жар. Конечно, муж не упустил бы случая лишний раз унизить ее, уж он припомнил бы ей эту историю. Циля ясно представила, как он своим гнусавым голосом изрекает: «Не все то золото, что блестит», — хитро щурит при этом левый глаз. Он любил повторять эту фразу, намекая жене на ее «обманчивую внешнюю привлекательность, под которой скрывается пустой, вздорный характер».

Игол Мейер, с горечью бросая в лицо своей благоверной этот упрек, имел в виду и ее непокорность, и непочтительное отношение к мужу, и чрезмерную склонность к развлечениям, и леность, и, наконец, недостаточную религиозность — нежелание строго соблюдать все предписания талмуда.

В тот вечер, как только Игол переступил порог дома, Циля стала упрашивать мужа, а потом и настойчиво требовать, чтобы он пошел с ней на вечер к киббуцникам. Но Игол был непреклонен.

— Здесь я не ошибусь, что бы мне ни говорили! — взвизгнул выведенный из себя Мейер. — Сначала я верующий еврей и подлинный сионист, а потом уже муж и даже мужчина… И если я сказал «нет», так можешь сколько угодно ворчать, все равно будет «нет»!

Тем временем доносившийся со стороны столовой шум веселья стал заметно утихать, и Циля поняла, что люди расходятся по домам. Ее охватила дикая ярость. Она швырнула на стол недомытую тарелку и кухонное полотенце, сорвала с себя фартук и, на ходу поправляя прическу, решительно двинулась к двери.

— Черт с тобой! — сквозь зубы злобно процедила она. — Торчи здесь со своими обрядовыми правилами, я все равно пойду туда!

— А я не допущу, чтобы дочь раввина и жена управляющего киббуца кощунствовала вместе с «фрэнками» и им подобными! Это позор! Или ты сошла с ума?

С этими словами Игол вскочил со стула, догнал Цилю в дверях и резко дернул ее за руку. От неожиданности Циля споткнулась и упала…

Горькая обида и бессильная злоба на мужа, жалость к себе, досада на то, что упущена возможность омрачить жизнь ненавистной влюбленной парочке, наконец, сознание того, что в те самые мгновения, когда она, оскорбленная и униженная, страдает, Хаим и Ойя наверняка блаженствуют, — все эти мысли и чувства нахлынули на нее, приведя в смятение. И она, давясь слезами и причитая, горько разрыдалась.

Игол попытался было успокоить ее, приподнять с пола, но Циля, отталкивая его, рыдала все безутешнее. Наконец она позволила поднять себя с пола, усадить на кровать. Циля затихла, прислонилась к плечу мужа и, всхлипывая, жалобно зашептала:

— Ну почему, почему мы так, Игол?! Зачем?! Смотри, как люди живут и наслаждаются жизнью, а мы?..

Опасаясь новых слез, Игол не стал, как всегда, перечислять качества своей супруги, которые, по его мнению, были причиной семейных конфликтов. Прижимая к себе, он нежно гладил ее голову, плечи, приговаривал:

— Это правда, Циликл! Правда. Успокойся… Все пройдет и будет хорошо… Бог поможет!..

Скупой на ласку и нежное слово, всегда занятый работой, уставший сейчас Игол был нежен, и Циля восприняла это как радостную для них обоих победу. Она обхватила голову Игола теплыми руками, приблизила свое мокрое от слез лицо к его лицу. Устремленные на него глаза выражали скорбную радость и умиление.

— Игол! Мой хороший Игол! Обещаю тебе, и ты обещай больше не ссориться, — шептала она, все еще всхлипывая. — Поцелуй меня…

— Хорошо-хорошо, Циликл, пожалуйста! Я обещаю… Успокойся. — И Игол выполнил ее желание, поцеловал, как целуют ребенка, плачущего не столько от боли, сколько от испуга и обиды после падения. — Ты хочешь, чтобы я еще раз поцеловал тебя, не-ет?

Кроме желания успокоить жену, Игол ни о чем другом не помышлял. В душе он уже сомневался, следовало ли ему в канун субботнего дня прикасаться к жене, если даже та впала в истерику. Но Циля не была столь правоверной, а в эти минуты забыла и о субботнем дне и о соблюдении предписанных талмудом норм поведения.

— Еще, Игол, еще… — шептала она и сама прильнула к мужу, целуя его. — Вот так!.. А теперь ты меня поцелуй. Ну!

Игол стал осторожно освобождаться из объятий супруги.

— Циликл! Как можно?.. Ты забыла, что суббота уже наступила?! Пусти меня…

Это напоминание подействовало на Цилю, как удар хлыста.