Юрий Колесников - Земля обетованная...

Хаим вскочил и, прервав старца, выпалил как из ружья:

— Клопы вы вонючие, а не евреи! Сосете кровь иудейского народа, будьте вы прокляты!

Ошеломленные, с открытыми ртами раввин, дайян и другие служители синагоги, присутствовавшие при разговоре, опомнились лишь после того, как с дверной рамы грохнулась на пол штукатурка.

…Сына своего Хаим и Ойя вместе с прибывшим к ним из киббуца Эзрой похоронили в крохотной и очень глубокой яме, выкопанной по другую сторону забора, ограждавшего тель-авивское кладбище, среди множества таких же могил: похороненные в них тоже не были признаны раввинатом иудеями.

В киббуце по настоянию раввината Хаиму Волдитеру дали знать, что он должен сидеть «шивэ» [144] Предписанный талмудом обряд, согласно которому в знак траура родные покойника в течение недели сидят дома на полу в носках, без обуви. всего лишь один день.

— Мальчик у вас незаконнорожденный, — сказал Хаиму без всяких обиняков Арье Херсон. — Не обижайтесь, но он считается «мамзер» [145] Рожденный иноверкой (презрительно). … Вы знаете, что это означает?

Хаим не ответил.

— Так вот, — продолжал Арье Херсон, — это первое. Точнее — второе, а первое — это то, что он появился на свет божий от родителей, только один из которых принадлежит к нашей нации. Поэтому послезавтра выходите на работу. Через недельку вернемся к этому разговору. Это уже будет третье. И тогда решим вопрос о вашей, не знаю, как ее назвать, ну, пусть — о вашей сожительнице. Нельзя же так дальше, не правда ли? Только животные сходятся как попало… Вы же все-таки холуц! И нельзя вам дальше оставаться в таком ложном положении… Мы создаем культурное государство с высоконравственным и интеллигентным народом, глубоко чтущим наши многовековые богатые традиции, а вы вольно или невольно топчете их… С этим надо кончать!

Так же безучастно выслушал Хаим и наставления старожила киббуца, старика, выполнявшего в молитвенной комнате функции шамеса, в категорической форме заявившего, что Хаиму будет вполне достаточно нести траур и не бриться всего одну недельку вместо положенного обрядом целого месяца… Все по той же причине.

Хаим не думал ни о трауре, ни о бритье, ни о традициях, ни даже о жизни своей, так потрясли его смерть сына и похороны, как какого-то бездомного щенка… Нет правды и справедливости на этом свете. А еще какой-то мудрец назвал его «белым светом»! Хаим вспомнил Молю, ее слова, произнесенные в тот последний вечер: «И это земля обетованная? Ее же прокляли целые поколения на протяжении многих веков… Это проклятая земля!»

Ойя страшно переменилась. Она целыми днями сидела словно каменная: ничего не просила, ничего не делала, не притрагивалась к пище, лишь подолгу смотрела на Хаима своими огромными черными, как ночь, скорбными глазами. Что она хотела ему сказать? О чем спросить?

И Хаим не мог выдержать этот странный взгляд, на его глаза навертывались слезы, и он отворачивался или спешил выйти из комнаты.

Так длилось несколько дней. Хаим, медсестра и навещавшая Ойю женщина-соседка старались успокоить ее, утешить, отвлечь от горестных мыслей. Но все было безуспешно. Хаим совсем отчаялся, как вдруг однажды, проснувшись рано утром, увидел Ойю, проходившую мимо окна с ведром воды. Хаима это очень обрадовало не только потому, что было признаком наступившего в ее состоянии перелома к лучшему, но и по другой причине. Еще в то время, когда они жили во флигеле Соломонзона, теща Нуци Ионаса, узнав, что Ойя гречанка, распустила слух, будто Ойя осквернит воду, если и впредь будет ходить к колонке. Ойя тогда поняла, в чем дело, и перестала ходить за водой. Избегая новых неприятностей, она в киббуце никогда не подходила к колодцу. И вот вдруг теперь преодолела свою боязнь…

Обрадован был Хаим еще и тем, что в то утро Ойя и внешне преобразилась: причесалась, красиво заплела свои длинные косы, надела новую блузку и туфли, купленные еще во время работы Хаима в Экспортно-импортном бюро.

Впервые за все эти печальные дни Хаим с облегчением вздохнул. Уходя на работу, он подошел к Ойе, поцеловал ее, и она, обхватив его голову ладонями, долго не отпускала от себя, пристально всматриваясь в его лицо, словно хотела запомнить на всю жизнь.

В это время раздался стук в окно: Эзра торопил Хаима, опасаясь опоздать на работу. И только тогда Ойя бессильно опустила руки.

Хаим вышел из дома, у ворот он обернулся и увидел в окне Ойю: она махала ему рукой. Улыбаясь, Хаим ответил ей тем же.

На складе шла разгрузка силоса с прибывшей накануне вечером машины. С фермы доносился гул сепараторов. Где-то тарахтел дизель, качавший воду. Мычали коровы, возвращавшиеся с водопоя. Вдали громыхал трактор, доносились разговоры, смех киббуцников. Но Хаим ничего не слышал. Он работал машинально, с беспокойством думая об Ойе. Что с ней? Нет, не обычно провожала она его сегодня утром… Странным был ее взгляд, будто она прощалась с ним навек. Погруженный в эти тревожные мысли, Хаим не услышал донесшийся истерический крик:

— Сюда скорей! Хавэрим, сюда!

— Женщина бросилась в колодец!

— Немая! Немая утопилась!..

Нуци Ионас поздоровался с Хаимом, как с лучшим другом: крепко обнял, усадил, участливо расспрашивая о здоровье, о работе в киббуце. Хаим угрюмо молчал, лишь изредка отчужденно поглядывал на собеседника.

— Понимаю тебя, Хаймолэ, понимаю, честное слово! — Упитанная физиономия Нуци страдальчески сморщилась. — Мне рассказали. Ужасное горе тебя постигло… Кто бы мог подумать?!

Хаим пожал плечами и горько усмехнулся: он-то знал цену этому «дружескому» сочувствию! Однако Нуци Ионас сделал вид, что ничего не понял, не заметил.

— Но что было, то прошло, — продолжал он, по-прежнему с жалостью поглядывая на Хаима. — Ты, Хаймолэ, еще молод, вся жизнь у тебя впереди, и надо думать не о прошлом, а о будущем. К тому же в твоей помощи нуждаются и старик отец и сестренка… Забывать о них ты не имеешь права. Все-таки они тебе самые близкие! Не так ли? Надо, пожалуй, выхлопотать им вызов сюда? А что? Я говорю вполне серьезно! Перспектива у тебя теперь отличная… По воле всевышнего нет больше причин, из-за которых ты в свое время лишился работы в Экспортно-импортном бюро, и я знаю, что наши хавэрим, а я в первую очередь, будут довольны, если ты вернешься. Поверь мне, я говорю искренне. Хотя сам понимаешь, что незаменимых работников нет. Это я могу тебе сказать твердо. Единственная причина столь доброго отношения к тебе состоит в том, что ты из одного квуца с нами. Ну, конечно, еще и потому, что отбывал «акшару» не только за себя, но и за нашего хавэра Симона. Это тоже о чем-то говорит! Он для нас всех много значит… Кроме того, скажу тебе искренне, не хочется мне начинать все сначала с новым человеком, обучать его, вводить в курс наших дел и всякое такое. Надеюсь, понимаешь меня? Как-никак, а ты уже был посвящен в специфику нашей работы и соображал что к чему…