Гриш Бицоев - Тепло очага

— Идем, Домбай, — приговаривал Дзиппа, — идем…

Он похлопывал бугая по холке, шептал ему что-то ласковое, и Домбай лег на землю и позволил связать себе ноги. Дзиппа тут же ушел, чтобы не видеть, как быку перережут горло…

Тогда-то Серафима и поняла, что о силе человека нельзя судить только по его росту.

Сейчас слова старого Дзиппа для Серафимы, как спокойный дом в мирное время…

…Маро работала сноровисто. Корни, которые нельзя было перерубить лопатой, она рассекала топором: земля так и летела от ее лопаты. Когда окоп вырыли на четверть, Госка отошла в сторону, оперлась на черенок лопаты и с трудом выпрямилась. А в движениях Маро все не чувствовалось усталости. Серафима загляделась на ее руки — сильные, как у мужчины. Девушка не раз слышала об этих руках, но в работе их видела впервые. Эти непомерно длинные руки заметили еще на жатве. Серп Маро сверкал как молодой месяц: говорят, она сама заказала его кузнецу. Хватить таким серпом раз-другой — и сноп готов. Все у Маро было особенное: и сноп тяжелее обычного, и миску ее шутя называли котлом, а ложку — ковшом…

— Уберегут ли нас эти ямы? — сомневалась Госка. — А если бомба свалится прямо сюда, на нашу голову?

— Бомбу с глазами пока еще не придумали, — сказала Маро, — а простая не различит твою голову среди других!

— Окоп накроем пружинной сеткой от кровати, и бомбы будут отскакивать в сторону, — улыбнулся Дзиппа. — Легкие отскочат, а тяжелые они на нас тратить не станут. Не такие уж они богатые!

Когда поговорили о бомбах, Госка ушла в дом, чтобы приготовить обед. В яме теперь стало тесно, и копали по очереди. Копали, пока не дошли до каменистого слоя.

— Без кирки нам не обойтись, — сказал Дзиппа.

Он вытер рукавом пот со лба и пошел через огород к своему дому.

— Я сбегаю! — бросилась вслед за ним Серафима.

— Нет, нет, — обернувшись, замахал рукой старик. — И кирку возьму и заодно на свою старуху взгляну…

Когда Дзиппа скрылся, Маро вздохнула:

— Не нужно было его отпускать. Ему неудобно, что на стол не ляжет кусок хлеба, принесенный из его дома… А его жена, эта скряга чертова, опять спрячет руки под передником — ничего, мол, в доме нет. Господи, и как он терпит ее! Из-за скупости ее всю жизнь ходит, опустив голову, людей стыдится…

Дзиппа вернулся, принес кирку и лом.

Кирка, высекая искры, дробила камни. То, что не брала кирка, ворочали ломом.

Серафима устала, руки ее онемели, на пальцах вздулись волдыри, но она не смела остановиться, отдохнуть хоть немного, потому что Маро должна была отдыхать раньше ее.

Кто сосчитает, сколько раз Серафима вонзила лопату в землю, сколько земли выбросила? Она, наверное, и шагов за всю свою жизнь столько не сделала.

Отяжелела земля, отяжелела… Потому, видно, что горем она полна, кровью напитана. Под Пятигорском ее даже кирка не брала, так она промерзла, но все равно — отогревали кострами и рыли. Руки коченели, холод, казалось, уже не умещался в теле, даже дыхание отдавало стужей, но люди работали, и Серафима работала… Пришлось испытать ей и тяжесть моздокской земли. Земля превратилась в камень, но и в этом камне, как трещины, прорезались окопы.

Земля Дзауджикау [1] Старое название города Орджоникидзе. оказалась не легче, нет, она была еще тяжелее, словно тяжесть гор вошла в нее.

Пламя войны коснулось и гор Осетии. Дальше враг не должен был пройти, и люди рыли окопы днем и в темную ночь. Рыли на берегу Терека, Ирафа, рыли возле родных сел.

Во двор, крадучись, вошла жена Дзиппа. Концы ее завязанного на лбу платка торчали, как рога. Она несла что-то, пряча под передником.

— Разве можно так рисковать? — встревожился Дзиппа. — Кто сейчас ходит среди бела дня по улице?

— А что, я по воздуху должна была пролететь? — огрызнулась жена.

— Через огород, — сказал старик. Он улыбнулся ей. — Ты принесла нам поесть? Дай бог, чтобы твоя кладовая никогда не была пустой!..

В давний, голодный год колхозники работали в поле с ночевкой. Каждое утро им выдавали соевый хлеб, но и его не хватало. Кое-кто прихватывал кукурузные чуреки из дому… Жена Дзиппа почти не притрагивалась к своим порциям хлеба, складывала куски в маленький мешочек. Хлеб высыхал, черствел, а мешочек, висевший в изголовье ее топчана, толстел. Маро умоляла женщину: «Дай нам по куску, в рай попадешь». Жена Дзиппа поворачивалась к ней спиной и ворчала: «Приносите из дома, раз вам не хватает». Говорила так, будто они из-за лени оставляли свой хлеб дома.

В ту осень собрали богатый урожай. Кукурузу, выданную на трудодни, колхозникам во дворы бричками привозили, прямо на землю сгружали. В то время жена Дзиппа сильно болела, но никто из соседок не хотел навещать ее: «Пусть сама за собой ухаживает, кусочница». Госка упрекнула их: «И без того известно, какая она. Не ради нее, ради Дзиппа нужно сходить». И сердца соседок смягчились…

Жена Дзиппа вытащила сначала из-под передника небольшую медную кружку с аракой, поставила ее на скамейку, потом достала еще тарелку с тонкими лепешками и вареными яйцами.

— Что-то куры наши молчат, не хотят нестись, — помолчав, сказала она. — С каких пор эти яйца собираю. Чего не бывает, думала, вдруг бог кого-нибудь принесет…

— Наши куры раньше пели так: «Яйцо! Яйцо! Яйцо!» — улыбнулся Дзиппа. — «Для нас это му́ка! Для хозяина — радость! Для гостя — угощение!» — Дзиппа подошел к скамейке, взял яйцо, подержал его в руке, стал чистить. — Теперь гости в наш дом не заглядывают, — продолжал он, — и наши заносчивые куры перестали нестись…

Серафима сбегала в дом, принесла стулья и еду, приготовленную Госка, наполнила маленький рог аракой, передала его старику, а для Маро налила маленькую рюмочку.

Случалось, Маро выпивала две-три рюмки араки. В праздники мужчины сажали ее за свой стол. Старики ходили к ней за советом…

— Ну, дай бог, чтобы труд наш оказался ненужным и чтобы нашим солдатам не пришлось сидеть в окопах, которые выкопали вокруг села. Пусть таково будет желание всевышнего! — Старик снял мятую войлочную шляпу, посмотрел на рог, поднятый выше головы, — Пусть наши воины вернутся поскорее и разрушат эти окопы своими собственными руками! — Дзиппа улыбнулся Серафиме: — Скажи «аммен», мое солнышко, ты для нас вместо наших парней.

— Аммен! — сказала Серафима.

— Пусть благословит тебя бог, Маро, — сказал Дзиппа, чокнулся с ней и поднес свой рог к губам.

Маро опустила рюмку на колени, уставилась в землю. Вспомнила, наверное, своего единственного сына. Привиделось ей, быть может, как он с тяжелым возом дров въезжает во двор или как роет окоп. Серафима верила, что перед глазами Маро предстанет и Канамат, племянник этой сильной, доброй женщины…

— О, Уастырджи [2] Уастырджи — одна из богов в осетинской мифологии. , покровитель мужчин, пусть наши усталые путники будут твоими гостями! Укрой и обогрей их! — Маро подняла голову, и глаза ее сверкнули. — А те, кто зарится на чужое добро, пусть погибнут от ножей своих же сородичей! Пусть перебьют друг друга!