Гриш Бицоев - Тепло очага

— О, господи всеславный! — услышала она голос матери. — Возьми под свое крыло и защити тобою созданный народ! Услышь слова тех, кто честно жил на этой земле и не успел насытиться жизнью…

Слова будто склеивали трещины раненого неба. Слова вспыхивали искрами надежды, доносили до усталого солдата улыбку любимой девушки, слова становились броней для идущего в атаку, броней, которую пуля не берет…

По праздникам Госка пекла три пирога, складывала их в деревянной тарелке один на другой. Когда муж работал с ночевкой или праздник заставал его в пути, Госка посылала за кем-нибудь из мужчин-соседей. Сама она никогда не брала в руки рог с аракой, чтобы произнести тост.

Теперь слова матери возвращали Серафиме свет дня.

Девушке не верилось, что будущее возможно, и мыслями она бежала в прошлое. Там была радость, бескрайний мир. Там она оставила тропы, по которым не успела набегаться вдоволь. Тогда она не знала, сколько ей лет — ее годы считали старшие. Старшие считали и годы соседского мальчика Кайти. Мать Кайти Уалинка говорила:

— До пасхи оставалось еще три недели, когда родился Кайти.

Госка улыбалась:

— А у нас Серафима родилась, когда до пасхи оставалась неделя, а может, и еще меньше.

Между первой и второй пасхой было много месяцев, еще больше дней, и все это укладывалось в два года. Но ни Кайти, ни Серафима не задумывались о времени. Когда играли в лапту, никто не спрашивал, сколько тебе лет. Надо было уметь уворачиваться от мяча и быстро бегать…

Играли в прятки. Соседские мальчишки и девчонки. Чем больше играющих, тем интересней игра. Каждое место, где кто-то прячется, — новая загадка. Пройти мимо этого места, значит быть обманутым. Сколько тайников найдешь, столько раз выиграешь. Все уже водили — кто два раза, кто три. Кайти же и Серафиме пока еще не пришлось жмуриться, считать громко, с паузами до ста, закрыв лицо кепкой, пропахшей потом. Мальчишки и девчонки старались изо всех сил, чтобы Кайти и Серафима проиграли.

Все давно уже привыкли видеть их вместе, как привыкают к двум колесам одной телеги.

Серафима ничего не знала и не понимала, пока не услышала однажды:

— Если бы не Кайти, рыбы Ирафа давно бы съели тебя…

Эти слова ей сказала мать в присутствии Кайти, как бы сообщая самую приятную весть. Эти слова не раз еще говорили ей, и она привыкла к ним, как к звездам, которые зажигались по вечерам. Уалинка, встречая Серафиму, всегда вспоминала, как сын ее спас на реке девочку. Кайти стал самой светлой мечтой Серафимы. Кайти — дерево, Серафима — его тень…

— Такое место я нашел, что и за год нас не найдут, — шептал он девочке. Мальчик пылал огнем, ему хотелось скорее показать свой тайник. — Беги за мной и не оглядывайся…

Тот, чья очередь была жмуриться, считал во весь голос:

— Раз! Два! Три!..

Слова эти, словно камни величиной с кулак, летели, подгоняли прятавшихся.

Кайти бежал к дому Маро. Возле плетня он остановился, глянул назад:

— Быстрее!

— А если Маро застанет нас? — встревожилась Серафима.

— Давай, давай! Ее нет дома.

Если бы, перепрыгнув через плетень, они спрятались за сараем во дворе, их и тогда бы никто не нашел. Ребята не то что во двор, даже к тутовнику, росшему у ворот Маро, подойти боялись…

Маро следовало бы родиться мужчиной. Она была не по-женски крупна, голос гулкий, как эхо в горах, шаг длиной в сажень, а взгляд такой хмурый, будто она ни разу не улыбнулась со дня рождения. Ласкового слова от нее никто никогда не слыхал… Самым отчаянным из мальчишек удавалось иногда забраться на тутовник. Они надеялись, что хозяйки нет поблизости, но Маро появлялась, будто из-под земли. Никогда никого не ругала и поймать не старалась, но второй раз лезть на это дерево никому уже не хотелось…

Во дворе стоял стог сена. Как поставил его сын Маро, работавший чабаном, так он и стоял.

Кайти и Серафима залезли в сено, разгребли, растолкали его — получилось гнездо, в котором можно было даже сидеть. Девочке казалось, что шорох сена покрывает даже шум быстрого Ирафа, и она спросила:

— Ее, правда, нет дома?

— А ты не видела, какой замок висит на двери?

— А если она в саду?

— Не бойся, — улыбнулся Кайти, — она на мельницу поехала, повезла пшеницу молоть.

Наверное, солнечные лучи тоже прятались в сене — так душно было в стогу. А запах мяты казался таким сладким, таким пьянящим…

Когда Серафима поверила наконец, что Маро нет дома и ничто не угрожает им, послышались крики ребят:

— Кайти! Серафима! Вы-хо-ди-те! Больше не иг-рае-е-ем!

Кричали по одному, кричали хором. Крики становились все тише и тише. Наверное, ребята устали ждать их и ушли. В стогу было так тепло и тихо, как в сказочном доме. И Серафима уснула, опустив голову на плечо Кайти…

Враг сбросил бомбу на сладкий сон ребенка.

Серафима почувствовала, как закачалась земля. На голову посыпались комья, в глазах потемнело.

— Господи, помоги… Обрати его в прах. Пусть падет он на землю…

Должна была сверкнуть искра надежды, не мог же этот самолет творить зло безнаказанно.

Госка, стоя на коленях, истово молилась. Где она только брала слова для своей молитвы?

Опять содрогнулась земля. На этот раз бомба упала где-то совсем близко. Может, погас чей-то соседский очаг? Средь бела дня закатилось чье-то солнце…

Серафима думала, что Госка заплачет, запричитает, но мать снова была спокойна и молчалива.

— Они будто целились прямо в дом Маро, — сказала девушка.

— Зачем себя пугаешь? — пожала плечами Госка. — Упала, наверное, где-нибудь в саду или в огороде.

— Осколки ее далеко разлетаются, а Маро, может быть, не успела добежать до окопа…

Мать резко оборвала ее:

— Тебе что, больше не о чем думать?! Те, у кого пища пропиталась пороховой гарью, кому и во сне слышится только свист пуль, разве им лучше?

Снова спасительные мысли прилетели к Серафиме из прошлого, принесли ей покой.

Тогда бы она не поверила, что небо может рваться, как старые лохмотья…

Звезды сияли в бескрайней выси. Кайти и Серафима возвращались из клуба домой. На душе у девушки было тревожно, смутно, как после экзамена, когда, сдав письменную работу, она вспомнила, что не исправила ошибку. «Почему не видно никого из соседей?» — думала Серафима, но ей было приятно, что они идут вдвоем по темной улице, задерживаясь у каждого ухаба.

— Что, никого из своих соседей не видишь? — будто читая ее мысли, усмехнулся Кайти.

Серафима смутилась, словно ее уличили в чем-то стыдном.

— Идем скорее, — промолвила она.

— Если хочешь, можем даже побежать, — сказал Кайти.

Он был не из тех, кого легко уговорить, и не раз подтверждал это.

Не дойдя до дома Серафимы, Кайти остановил девушку. Они стояли возле того самого тутовника у ворот Маро.