Олег Кириллов - Стремнина

Слева от директора Любшин, справа — Савва Лукич Кужелев. Тридцать лет на заводе. Начинал с подсобника. Слесарь высочайшей квалификации. Двадцать два года бригадирствовал. Когда Бутенко начал валить завод — возглавил делегацию к нему. Вышел оттуда рядовым слесарем. Кое-кому хотелось бы, чтоб ушел он с завода совсем. Особенно усердствовал Конюхов. Даже в зарплате, сукин сын, постарался прижать неугодного. Был другой бригадир в коллективе, да только на бумаге, а на самом деле Кужелев по-прежнему командовал. Невысокого росточка, с голосом невидным и бесцветным, умел Кужелев ладить с людьми при всей его прямоте и резкости в суждениях. Говорил он коротко и самую суть, что для непривычного к его суждениям человека было как-то необычно. Звезду Героя Труда надевал редко, и многие уже забыли о том, что она у него есть. Одним из самых первых распоряжений Туранова после возвращения было распоряжение о возвращении Кужелева на бригадирство. И вот теперь Савва Лукич — председатель совета бригадиров.

До того как дать согласие занять эту должность, Кужелев почти час просидел у Туранова в кабинете. Пришлось буквально уламывать его.

— Не гожусь, — коротко сказал он, когда директор изложил ему суть дела.

— Почему?

— В бригадирах восемь лет не был.

— А до этого сколько лет бригадирствовал?

— Есть достойнее. Мухортов, Лялин. А то — Гомозов. Тоже Герой и депутат Верховного Совета.

— Так что, все будем валить на Гомозова? Ему ж и работать будет некогда.

— То так.

— Значит, решили?

— Если народ скажет — пойду. Но чтоб не из президиума.

Ах ты ж черт неудобный. Все с закорюками. С таким председателем совета бригадиров хлебнешь ты, Иван Туранов, горюшка. Его не подомнешь. Вон Бутенко сколько ломал — и впустую.

В начале собрания хотел позвать Кужелева в президиум, но вспомнил о разговоре в кабинете. Любшин волновался: как же быть без заранее подготовленного списка? Можно было вытащить в совет кого-либо из бузотеров, бойких на язык, но по делу слабоватых. Список был, но лежал он во внутреннем кармане турановского пиджака и судьбой было предназначено, чтобы не вытаскивали его оттуда. Когда из зала стали выкрикивать фамилии кандидатов в совет — Станислав Иванович стал чуток успокаиваться: это почти все были крепкие бригадиры, заслуженный, уважаемый народ. Хотя человек пять из списка так и не назвали. Видно, так тому и быть. А Кужелева выкрикнули четвертым по счету. Когда же разговор пошел о председателе, тут было почти полное согласие: Кужелев, больше некому.

Первая официальная речь Саввы Лукича была тоже примечательной.

— Я того… не очень по речам. Будем работать. Оно хорошо, что Иван Викторович вернулся. Только дела не будет, если наши советы только для бумаги. Пьянь с бригад либо убрать, либо в норму привести — раз. Снабжение — два. Жилье — три. И ваши слова, Иван Викторович, не думайте, что забыли. Через годков пять спросим и про жилье, и про другое. Всё.

Не Цицерон, скажем, но впечатлило. Хлопали в зале дружно. А Туранов думал о том, что этот и впрямь напомнит, когда время придет, об обещанном. Не боялся, что слова не сдержит. Только бы не мешали. А помех уже зрело немало. Бутенко работал без запаса. Вот неделя прошла, и уже докладывают, что трубы на исходе. Придется тряхнуть своими старыми знакомствами на Урале и Украине. Снабженцы тут не помогут, надо ехать самому. А разве это дело, чтоб директор в горячее рабочее время мотался по снабжению?

Сейчас каждый день на завод возвращались те, кто когда-то уходил. Сводка об этом каждодневно готовилась отделом кадров. Вчитываясь в знакомые фамилии, Туранов думал о том, что с каждым из этих людей надо бы повидаться хоть накоротке, перемолвиться, поддержать. Ведь шли они опять на завод не просто потому, что иного пути у них не было. Вон Гудков на машиностроительном был начальником ведущего цеха, а согласился пойти сменным инженером. Что-то, значит, держит их в тяжмашевском притяжении. Может быть, вера в то, что-дела здесь пойдут по-настоящему.

Накатывалось и еще одно. Оборудование в двух цехах было прадедовским. Министерство дало добро на модернизацию, но оговорило условие: план не снимался. Значит, надо было планировать производство заново, с учетом новых обстоятельств.

Приходилось отписываться и на две рекламации, пришедшие на продукцию, выпущенную еще при Бутенко. И это было особенно тяжело: так или иначе, приходилось покрывать своим именем сделанное предшественником. Хотелось побыстрее переломить инерцию людей, привыкших за столько лет относиться к делу с прохладцей. Понимал, что это не просто, что понадобится ой сколько много времени для перемен.

Утешением служило то, что суточные объемы производства понемногу росли. Вычислительный центр давал приятную информацию. Только все это нарастало гораздо медленнее, чем хотелось бы. Совет бригадиров был одной из идей, которая могла помочь делу.

После совещания Иван Викторович еще зашел к себе в кабинет, полистал бумаги. В гостиницу идти не очень хотелось: Клавдия Карповна принесла стакан чаю с печеньем. Отпустил ее домой, приказав водителю отвезти. Сам, дождавшись сумерек, не торопясь пошел по лестнице на первый этаж.

Шаги гулко отдавались под сводами. За стеной глухо громыхал завод. Вспыхнули осветительные лампы, и пустые аллеи между цехами казались дорогами, ведущими в бесконечность. Здесь, на площади в сотню гектаров, будто неуемно ворочался беспокойный гигант, ежесекундно пережевывая тонны металла.

Человек, сидевший на скамейке у заводоуправления, встал, и Туранов сейчас же узнал в нем Кужелева. Только что избранный председатель совета бригадиров молча пошел рядом с Иваном Викторовичем:

— Так что скажешь, Савва Лукич?

— Побалакать бы.

— Ну, давай. А что, когда в кабинете сидели — не та обстановка?

— Не та. Директор в кресле, а я будто проситель у стола.

— Ну-ну… Тоже верно. Ладно, выкладывай.

Про себя сделал зарубку в памяти: вон какие мелочи имеют значение. На будущее и это надо учитывать.

— Я вот что, Иван Викторович. Чтоб промеж нами все ясно было. Я ведь не приручаюсь. Мне что ласка, что выговоры — все одно. За порядок я, за правду. То и сказать хотел.

— А я ведь тебя не в адъютанты беру.

— Ну и ладно. Я тоже так прикидывал, да лучше уж сразу сказать, чтоб на душе почище было.

— Потому и сидел в скверике?

— Потому и сидел.

— Еще вопросы есть?

— Полная ясность. На той неделе соберемся: надо про пьянь поговорить. Насчитали человек семь в бригадах, которые как гири на ногах висят. Будем убирать.

— Хорошее дело. Только глядите, чтоб с законом неладов не было.

— Примеримся.

Кужелев стиснул руку Туранова и шагнул к троллейбусной остановке. Иван Викторович медленно пошел дальше. Ну Савва Лукич, вот мужик. Характер как бы не схожий с его, Турановым, характером. Как бы искры не посыпались при их совместной работе. Что ж, могут и посыпаться. Только бы не по пустякам, не по амбициям. В глубине души признавал он за собой излишнее честолюбие и нежелание терпеть рядом таких же, как сам, людей. Но годы дали ему житейский опыт и он знал теперь, что это его неприятие сильных и самостоятельных людей оборачивается для него самого непосильными нагрузками. Значит, нужны они ему, эти самые неудобные и трудно ломаемые люди. Чтоб тянули они свою упряжь рядом с ним. Что ж, нынче время наступило для крепкой пробы сил каждого: бери, испытывай себя, определяй, что значишь. А тех, которые «Чего изволите?», всегда было вокруг него в избытке. Эти не переведутся.