Олег Кириллов - Стремнина

Где ж доставать труб на ближайший месяц? Уральцы должны помочь, да и на Украине надо бы связи обновить. План поставок — одно, а реальность — совсем другое. Вот Коваленко из Южновска должен дать в этом месяце шесть тысяч тонн, а дал полторы. И что с ним сделаешь? Придется ехать. Заместитель директора по снабжению Бортман — мужик разворотливый, но задачка эта ему не по зубам.

В номере он долго сидел за столом, разглядывая еще вчера прочитанную газету. Не привык к одиночеству. Уже скучал по своим, прикидывал, как бы побыстрее перевезти их сюда. Включил телевизор. А мысли все вокруг дел вертелись. Может, пока не поздно, отказаться от этого чертова «Рассвета»? Там действительно столько разгребать придется. Может, на тормозах, полегоньку и спустить все в небытие? Ведь и действительно: вопрос об отчуждении целого колхоза в подсобное хозяйство для завода — дело совсем не простое. Нужно только не включать полную скорость, ограничить посещение инстанций… Дело известное. Да нет, он так не может. Только навряд ли его ждут лавры при этом деле. Скорее наоборот. И все ж он рискнет. Где-то в стране уже был такой опыт. Пробовали. А чем хуже он, Туранов? Да и отступать уже поздно. Завертелось дело.

Сон не приходил долго.

Солнце скользнуло по краю красноватого облачка и нырнуло в лесную чащобу. Слабые лучи его, расплетенные ветвями и листьями на сотни тоненьких нитей, помаленьку угасали, поглощаемые подступающей темнотой. Осмелевшие комары начинали зудеть все надоедливей, выискивая среди кустов что-либо живое, теплокровное. Пополз из лесных низинок синий туман, пока еще сторожко обходя дороги и большие поляны, но заполонив уже тропы и опушки. Уже угомонились птицы, закончив дневные хлопоты, и начинало выбираться на промысел ночное зверье. Ломился через орешник запоздавший лось, боязливо прислушиваясь к дальним звукам автомобильного мотора, доносившимся с дороги. Тревожно ухнул проснувшийся филин, не разобрав спросонья, где он нынче пересиживал дневной свет. Небо с каждым мгновеньем серело все больше, в его глубине теряли очертания облака, и вскоре уже первые нетерпеливые звезды вынырнули из мглы.

На охапке свежескошенной травы возле незавершенного стожка лежал человек. Метрах в ста от него, на бугорке, четко горбатился плетень усадьбы. Умиротворенное кудахтанье устраивающихся на насест кур доносилось сюда звонко и ясно, будто все это было рядом. Воздух густел, становился тяжелым и влажным.

Человек был далеко. Там было утро, роса на траве, скрип ветряка под порывами ветра. И девушка в цветастом платье с милой родинкой на щеке. «Настя… Вот где трава погуще, гляди… Зараз я ее… Свежая. Вот сено будет». Коса идет с легким посвистом, и силы в плечах довольно, и трава ложится с шорохом, будто покорно наклоняет голову. А рубаха ласково прикасается к напряженному телу, будто обнимает. Волосы Насти перехвачены косынкой и все ж густой темно-русой волной выбиваются на плечи, и глаза глядят на него ласково и зовуще. Иногда она отставляет в сторону грабли и пьет воду из желтого кувшина, стоящего под кустом шиповника. Жаворонок удивленно охает над лугом, и нельзя его разглядеть в вышине, потому что небо до краев заполнено солнцем; оно слепит глаза, и яркие разноцветные круги врываются в окружающий мир. Метрах в десяти косит Васька Ряднов, невысокий, щуплый, желтоглазый. Настя смеялась над ним: «Глаза у тебя не человечьи…» Пацан. Тюлька сопатая. Туда же, гляделки пялит, будто ровня ему, Андрею. И куда тебе, куда? Дорога-то заказана, забудь про то, чего не видать, забудь. Восторженный взгляд Ряднова даже веселил его: Настя принадлежит ему, Андрею, а Васька пускай утрется. Не по плечу ношу выбирает. Куда ему такую девку? Даже чужие, не хуторские ребята побаиваются тяжелых кулаков Андрея, а этот… Уже сговорено, что после службы в армии сыграют свадьбу.

А потом глаза Гуго… Автомат-кривулина на сутулых плечах и гадючьи глаза: «Ты есть бандит… Я буду тебя убивайт. Если один раз проходить мимо школа, я стреляйт прямо твой глупый голова». И сдавленный шепот Васьки: «Идешь или нет? Если не идешь, я сам его кончу». Тогда он увидел лицо Насти, она безотрывно глядела на него, и, может быть, поэтому он согласился… Пустое дело. Пришлось уходить с хутора, а Гуго проклятый злобствовал как прежде.

Все складывалось не так, как надо. Он ушел, а Васька остался. Они встретились позже, когда Ряднова и Худякова прислали с пополнением в их роту. Он был тогда уже опытным солдатом. Даже медаль на груди. А в те времена их не просто давали, медали.

Васька достал-таки Гуго. Сам получил осколок в грудь, но достал. И в тот же день с Андреем случилась беда. Рядом с домом, в нескольких километрах, на голубевском кладбище. Немцы сидели в окопах, и сержант Куприянов послал их двоих — его и Петрушина — обойти с фланга пулемет. Они готовились закидать его гранатами, но тут навалились трое. Еще сейчас в ушах Андрея стоит жуткий Володькин голос: «Гранату, Андрюха, гранату! Рви гранату!» Ему крутили руки двое. Третий навалился на Андрея. И эта минута решила его судьбу. Он умудрился ударить немца сапогом в грудь и выскочил из воронки. Сзади кричал Петрушин. Он мчался вниз, в ярок, петляя зайцем под автоматными очередями. Этот его бросок был чудом. Ни одна пуля не нашла. Уже потом он снова прокручивал как в медленном кино все происшедшее. Он отбил немца. Автомат лежал в стороне, дотянуться до него он не смог бы. Оставалось рвануть гранатой. Но это смерть всем. Ему, Петрушину, немцам. Петрушин погиб бы все равно. Немцы через полчаса полегли тоже, ни один не ушел. А он хотел жить. Что толку было в его гибели? Он, Андрей, не виноват, что именно на Володьку навалились двое. С этого мгновения Петрушин был обречен. И Андрей был обречен. После того как убежал из-под пуль, оставалось одно — домой. Трибунал мог вынести только один из двух приговоров: либо штрафная, либо расстрел. Штрафная — это то же самое, что расстрел, только немецкими пулями. А он хотел жить. Потом у него было много времени на обдумывание. На отцовском чердаке сидел годы. Еду носили ночами. Мать плакала, потому что в Голубевке была братская могила и его имя стояло на обелиске. Отцу приносили пенсию за него, и он мучился каждый раз, оставаясь перед стопкой рублей на столе. Может, эти муки и унесли его на тот свет раньше времени. А по хутору ходил Васька Ряднов в распахнутой шинели, с орденами на груди, председательствовал в колхозе, и его рябоватое лицо было уверенным и спокойным. Андрей еще прятался, когда сыграли Васькину свадьбу. И Настя стала его женой.

Андрей потерял осторожность. Стал ночами бродить по хутору. Все под одними и теми же окнами. Он не знал, как теперь жить. И когда однажды провели его по селу два милиционера, для него уже не было страха. Только больно резанул по сердцу мальчишеский крик за спиной: «Айда в клуб, там дезертира судить будут!»