Олег Кириллов - Стремнина

Куренной ссутулился, плечи его будто обвисли:

— Обиды за слова твои не держу. Не знал бы тебя — подумал наверняка: во как человек меняется! Тебя знаю, потому сердца на твои слова не держу. Значит, надо ехать в район и разговор вести. Без места не оставят, это точно. После «Рассвета» я где хошь работать смогу.

— А не жалко бросать?

— Жалко. С Турановым нам двоим на одном клочке земли тесновато будет. Сам думал про это, только признаваться не хотел. А, да ты не гляди на меня, будто я такой уж самый что ни на есть конченый человек. Все понимаю: и как думаешь про меня, и что на уме… Ладно. Так ты что ко мне? А, бумага? Так давай.

— Вон, у тебя на столе лежит.

Куренной черкнул не глядя. Протягивая накладную, сказал:

— А у тебя тут тоже не сладко будет. Это ж ведь только я тебя по уму понимал. А для Туранова ты просто шоферюга. У него таких, как ты, тысячи. Он ведь с ними советов не держит, он, как дивизионный генерал, полки в дело кидает. Так что гляди.

— А мне что глядеть? Работы хватит. Я ж ведь все могу: и за рулем, и на комбайне, и в слесарке, и по столярному делу А нет — так и в скотники пойду. Для рук завсегда сыщется, так что про себя подумай, Степан Андреевич. А по-хорошему, не дрыгался бы ты. Ну лишишься поста своего руководящего, так ты ж институт кончил, ты ж рядовым специалистом пойдешь — и кум королю.

— А ты на «МАЗе» никогда не работал?

— Работал.

— Так вот, после «МАЗа» легко на «Москвич» садиться?

— Легко. Как игрушка в руках.

— Брось. Не то. Совсем не то. Будто себя сразу потерял. Это ж то самое, что из академии в третий класс идти. Я ж все это прошел. Нет, не по мне такое. Не по мне.

— Тогда мне жалко тебя, Степан Андреевич. Право слово, жалко. Оно, конечно, понять тебя можно… машина, блага всякие. Опять же, от твоего слова иной раз судьба человека того или иного поверстана. А все ж жалко, что ради кресла того самого руководящего ты себя иной раз ломаешь. И каждому, кто тебя знает, всякий раз, коли это происходит, видно. Ты ж мужик с характером, тебе б свое личное дело, чтоб только от тебя одного зависело, как его сполнить, чтоб в каждом провале не было ничьей вины, кроме тебя самого, и в победе ничьей заслуги, кроме опять же тебя самого. Вот что тебе надобно.

— Тоже за баранку зовешь?

— И это дело неплохое, скажу тебе.

— Ты счастливый… А я вот так не могу. Привык, понимаешь… Ответственность, чтоб определять вопросы от меня зависело. Тут ведь, в председательстве, ой намного больше шишек, чем коврижек получается, а все ж не могу по-другому. Сними сейчас меня не по моей воле, так ведь конец мне. Особливо если здесь же оставаться. Нет, такого не снесу.

Николай глядел на окно, где лениво переругивались прикомандированные из «Тяжмаша» шоферы. Машины пришли возить навоз, а цепями на колесах их не снабдили. Вот они теперь и выясняли отношения с местным бригадиром, который должен был обеспечить засыпку песком дороги на Князевский бугор. Несмотря на то что окна председательского кабинета были достаточно утеплены, замысловатая шоферская скороговорка отчетливо доносилась со двора. Бригадир отвечал не менее изобретательно, чем городские, и Куренной вдруг рассмеялся:

— Вот связались, а? А Фролов-то, Фролов… Сроду не подозревал, что он так может. И где люди такую науку чертову осваивают? Главное-то, что без передыху шпарит.

И через паузу, уже серьезно:

— Ладно, Николай Алексеевич… Разговор, как сам понимаешь, между нами. Вот уже с месяц маракую, что к чему. Надумал с тобой перекинуться. Оно ж ведь решать надо. Турановские уже по колхозу снуют каждый день. Иной раз и не понимаю: зачем все ж ему брать на себя такое? Или не понимает, куда голову сует?

Под окнами зарычали машины. Две «Волги» в сопровождении трех «уазиков» подкатили к правлению. Полезли из них какие-то люди с папками и портфелями в руках. Все кучей двинулись к крыльцу. Куренной стоял у окна, глядел, как лезли они через сугробы, не замечая узкой тропки, вихляющей у забора. Хмыкнул:

— Никак главный инженер завода товарищ Дымов… Из молодых, да ранний… Чего это они спозаранку?

Дымов — молодой худощавый мужик не более, пожалуй, тридцати годов от роду, в спортивного вида куртке и меховой шапке, сбитой на затылок, вошел первым, оглядел кабинет, будто примериваясь: смогут ли уместиться в нем все с ним приехавшие. Потом подошел к Куренному, приподнявшемуся ему навстречу из-за стола, пожал руку и обернулся к своим спутникам, все еще продолжавшим втягиваться в комнату из коридора. Николаю показалось, что их гораздо больше, чем было на улице, потому что они входили и входили; кое-кто снимал шапку и клал ее на колени, иные искали вешалку, но все прислоняли портфели к стенке, и в считанные минуты у двери выстроилась целая шеренга портфелей разного цвета и калибра. Дымов присел у стола, напротив Куренного, оглядел своих, дождался последнего своего спутника, со скрипом притворившего дверь, и сказал председателю:

— Ну что, Степан Андреевич… Вопрос решен. Сегодня был звонок от Ивана Викторовича. Вы переходите в наше ведение. Так что поздравляю вас… Будем теперь работать вместе.

У него была открытая хорошая улыбка, и лица у мужиков, рассевшихся вдоль стен, тоже были совсем нехмурыми, будто каждый из них хотел сказать: ну ладно, вертелись вы тут со своими заботами сами, теперь мы поможем, затем вот и прибыли сюда сейчас. Может, и не то думали серьезные заводские мужики, многие из которых были здесь явно в первый раз, но Николаю хотелось, чтобы думали они именно так, как ему показалось.

А Куренной вроде и не удивился, только двинулся к своему сейфу, вынул несколько папок, выложил их на стол:

— Вот тут все, что надо: цифирь, планы, докладные. Если нужно, могу позвать плановика, бухгалтеров.

— Это все потом, Степан Андреевич, — сказал Дымов и расстегнул куртку, — тепло тут у вас, мы уж собирались померзнуть… Вы в прошлый раз говорили, что с углем туговато. Так вот, сегодня вечером у вас будет для начала тонн семьдесят топлива. Шесть машин с соляром уже идут к вам, мы их по пути обогнали. К обеду выйдут машины с углем.

— Вот это дело, — обрадовался Куренной и глянул на Рокотова: — Слышь, Николай Алексеевич, передай Кулешову, что сегодня он будет с соляркой. Это как же понимать? Ужель с нас денег брать не будете?

— Да какие уж деньги? — засмеялся Дымов, оглядел своих. — Тут уж теперь, Степан Андреевич, не о деньгах речь… Надо собирать на вечер людей, мы тут кое-что привезли с собой. Время терять не следует, каждый день на счету, сами понимаете, а потом, ведь мы на заводе живем в несколько ином измерении, чем вы. Полагаю, что этим опытом мы с вами поделимся безвозмездно, как, товарищи, полагаете, поделимся?

— За тем и ехали, — откликнулся низкорослый, очкастый, с удивительно знакомым лицом человек. Николай пригляделся и узнал Бориса Поликарповича, того самого, что командовал летом на уборке помидоров. Тот тоже узнал, видать, Николая, потому что улыбнулся и закивал.