Олег Кириллов - Стремнина

В буфете сейчас людей не так много, как будет потом, лучше было бы двинуться сейчас, но до начала обеденного перерыва оставалось несколько минут и мог позвонить кто-либо из начальства. Следовало подождать. Он полистал настольный блокнот, и тут вошла секретарша.

— Станислав Владимирович, к вам товарищ Тихончук.

— Где он?

— В приемной. Уже снял пальто.

Вот уж кого Немиров сейчас не хотел видеть. В последние две недели дорогой Александр Еремеевич одолевает звонками. Алла с трудом предотвращает его посещения. Пришлось для этой цели даже дня три полежать дома, чтобы избавиться от его визитов. И все же он приезжал. Станислав Владимирович, завидев во дворе его синие «Жигули», срочно плюхнулся тогда в постель, а Алла заняла пост у входной двери. Немиров слышал тогда разговор жены с Александром Еремеевичем, но делал вид, что спит. По нетерпеливому тону визитера Станислав Владимирович понял, что мил друга Сашу нуждишка одолела совсем, и тем более крепло его убеждение, что встречаться с ним совсем нельзя, во всяком случае, пока. Но видимо, этот хитрец решил поймать его здесь. Что ж, теперь уже придется пойти на разговор.

— Зовите.

Хорошо, что сказал это без комментариев, потому что Тихончук стоял, наверное, возле самой двери. Сразу же после слов возник на пороге, как всегда энергичный, подтянутый, в белоснежной сорочке с новым галстуком. Под рукой — нарядная кожаная папочка, в которой, как знал Немиров, всегда с десяток сувениров и ни одной бумаги.

— Ну, рад тебя видеть. — Станислав Владимирович встал из-за стола, подумав, что очереди в буфете не избежать, потому что с десяток минут этот стервец наверняка отнимет, а за это время набегут жаждущие пищи физической из всех отделов.

— Здравствуй, Станислав Владимирович… До тебя как до господа бога добираться, — пошутил Тихончук и сел в кресло у стола. — Здоровье-то ничего?

— По-разному.

— Нельзя сдаваться… Впрочем, выглядишь ты прекрасно и вообще…

На этом комплименты иссякли. Немиров ловил взгляды-уколы, которыми обстреливал его мил друг Саша, и ждал продолжения. Тихончук, видимо, выбирал верную тональность, а для того чтобы сосредоточиться, делал вид, что разглядывает кабинет. Наконец решился:

— Слушай, я много раз к тебе обращался с просьбами?

— Не очень.

— Ну, если говорить серьезно, то только один раз. Это когда ты помог мне с машиной. Тут ты ничем не рисковал, потому что было письмо моего непосредственного начальства. В общем, сугубо толкательная роль. А вот теперь я обращаюсь к тебе с самым серьезным. Знаешь, как говорят, тут нужна демонстрация дружбы… Просто немного пошло звучит, но что сделаешь?

Немиров усмехнулся. Из-за этой чертовой машины пришлось идти тогда к шефу, мало того, пришлось убеждать, что здесь все в порядке, потому что человек уже двенадцать лет работает на одном и том же месте и заслужил… Шеф подписал, но реплику бросил:

— Мы тут с тобой не по делу… Почему он эти вопросы выносит в облисполком? Пусть обычным порядком, через торговые органы. И вообще, все это не совсем красиво: директор ресторана. Я понимаю, на Доске почета в тресте и так далее, но ведь инстанция не та.

Покраснел тогда, а оказывается, все было сугубо толкательно.

— Я слушаю тебя, Саша.

— Дело вот в чем. Этот самый твой будущий зятек копает под моего Витальку бешеным образом. Будто озверел после твоего с ним разговора.

— Бывают такие люди, — сказал Немиров и вдруг почувствовал, что ему почему-то приятно слушать эти слова о друге своей дочери именно от Тихончука. — Знаешь, у них обострено чувство справедливости, это тоже нужно понимать. А потом, я же тебе не обещал результата. Я сказал, что поговорю, попрошу. Если он решил делать по-иному, я ничем не могу тебе помочь.

— Да… — Тихончук едва заметно усмехнулся, и только сейчас Станислав Владимирович увидел, что лицо его может быть злым. Вокруг губ залегли жесткие складки, глаза сузились, толстоватые губы подрагивали то ли в усмешке, то ли в сдерживаемом гневе… — Да, теперь, значит, вот так? А ты знаешь, что если твой этот самый… раскрутит все, так Виталий может и сесть. А его назначал ты.

— Допустим, я его не назначал… Я просто позвонил заведующему отделом культуры Рудогорска. Порекомендовал. А потом я хотел бы получить от тебя ответ: выходит, твой племянник не так уж свят, как ты меня убеждал? Я так тебя понимать должен?

— Ты тоже, прости меня, не совсем свят.

— Поясни, пожалуйста.

— Когда ты привез ко мне на ужин этих шестерых своих коллег из Сибири, я взял с тебя хоть копейку?

— Вот ты о чем?

— Да, об этом.

— Сколько я тебе должен за этот ужин?

— Погоди, не ерепенься… Я просто чуток с тебя спесь сбить, чтоб ты не ставил меня и Витальку на одну сторону, а себя и весь прочий мир — на другую. Ты привез ко мне друзей, и я понял тебя как надо. Я никогда не сказал бы тебе об этом, если б ты не стал в позу римского сенатора на форуме. Ты приходил ко мне с просьбой, и я пришел к тебе с просьбой. Мы же друзья.

— Я ничего не могу для тебя сделать. — Теперь Немиров был уверен, что ни при каких обстоятельствах он не будет вести разговоров с Эдуардом относительно просьбы Тихончука. Все теперь открывалось ему с совершенно иной стороны; до сих пор он видел такие ситуации в примитивных детективах и посмеивался над ними, а однажды даже вступил в спор с дочерью относительно того, что нынче проходимцы куда более изощренны в своих поступках. Тогда он одержал победу, а теперь вот предстает в ситуации, которая еще примитивнее, чем в тех самых богом забытых кинолентах. Саркастический смех так и рвался из его груди, и он готов был сейчас дать ему волю, чтоб даже при этом… как его, поиздеваться над собой, старым дураком, который вообразил, что может быть не только дружба по расчету, но и просто дружба между людьми, которым вместе интересно. Оказывается, все, что было у них общего, складывалось для того, чтоб в нужный момент этот самый… мог упрекнуть его тем вечером, когда он привез в ресторан несколько товарищей. У него были тогда деньги, но этот… он замахал руками и сказал, что государство не пострадает от этого ужина, что все это, не будь подано к ним на стол, было бы украдено официантками и поварами, что, боже мой, зачем же так плохо думать о его, Тихончука, гостеприимстве? Вот как оно было тогда. А еще, это уже позже, возил он к нему трех польских товарищей из породненного города. Тогда Тихончук тоже не взял денег. А ему, Немирову, очень хотелось сделать приятное гостям. Официантка принесла тогда счет, но директор ресторана смял его и сунул в карман. В тот вечер он был прекрасен и чем-то похож на старого гусара, который не думает о завтрашнем дне и живет только сегодняшней лихостью.