Олег Кириллов - Стремнина

— Слушай, Сергей Семенович, и все ж насчет недостроенных домов. Плотина почти готова, года через два начнут затопление, а куда ж мы с тобой людей поместим? Надо ж приходить к какому-то мнению.

— Тебе сколько денег дали на подсобное?

— Кое-что дали.

— Наверное, кое-что. Откуда б ты задолженности семь миллионов платил за «Рассвет». А я понимаю, по-партийному решить вопрос нужно было бы так: деньги эти Минсельхозу отдать, если они у твоего министерства лишние, и развивать тот же «Рассвет» на обычных началах, как Конституцией определено. Это было бы правильно.

— Твой «Рассвет» через пять лет вообще стал бы голым пустырем. Скажи спасибо, что спасаю его от такой судьбы, которую ему вы предопределили, хозяева, туды вас… От семи до тринадцати центнеров хлеба с гектара. Да вас судить надо за такое.

— Поговорили, — усмехнулся Гришин. — Ты вот что, положение в нашем сельском хозяйстве сам наверняка понимаешь. Если прямо сказать, запустили. Деньги нужны, строить нужно в селе… Тут, я прямо скажу, спорить с тобой не буду. Не время сейчас землю раздергивать по таким куркулям, как ты. Если миллионами ворочаешь, так, выходит, тебе все можно?

— Не я миллионами ворочаю. Пятнадцать тысяч тружеников завода ворочают. А их кормить-поить нужно. Твой район должен областной центр всем необходимым снабжать, а ты что? Вот и приходится мне самому о своих людях думать, чтоб у тебя землица не по семь центнеров давала, а по тридцать семь, а то и пятьдесят семь. Вот это дело. А если моих сил не хватит, так другие помогут. Да только, видать, не ты.

— Ругаться с тобой не хочу. — Гришин потер массивный, чисто выбритый подбородок, встал, прошелся перед Турановым, сел напротив. — Я ведь сам инженер, только дорожник… Но на селе всю жизнь. Цену хлебу знаю, так что не хвастай, что на комбайне пришлось работать и в поле знаешь, что к чему. Я хочу тебя послушать, чтобы понять: а вдруг в том, что ты говоришь, есть резон? Слушаю и согласиться не могу. Промышленность должна заниматься промышленными делами, а сельскими делами — село. Тут ты меня не собьешь. И считаю ошибкой, что ты получил в свои руки такую махину. От этого не отступлю.

— И зря. Ты глянешь, что будет в этой дыре через три — пять лет.

— Согласен. Сделаешь конфетку, тут сомнений у меня нет. А что дальше? Как это все отразится на положении дел в стране, во всех таких вот хиреющих селах? Меня вот что волнует. Ведь может появиться соблазн раскидать колхозы и совхозы таким вот как ты молодцам. К чему это приведет?

— А я вижу дело так, что дурного тут ничего нет. Всю землю ты заводам, даже если б хотел, не отдашь. Вот у нас областной центр. Мощный промышленный центр, согласись. Таких не очень много и по стране. А кому еще по силам, кроме моего завода, такая ноша? Да никому. А в области? Ну, в Рудногорске еще Куликов потянет. И все. Так что не волнуйся. А посмотри на другое. Шефы из города сколько у тебя в процентном отношении работ выполняют? Процентов тридцать, не меньше. Но как выполняют? Ты ж отрицать не будешь, что им до лампады твоя забота про уборку урожая до зернышка, до последнего початка. Их мобилизовали помочь, а в селе они иной раз видят, что помогать-то некому. Селяне по своим огородам. Я в «Рассвете» твоем насмотрелся. А раз хозяевам до урожая дела нет, так ты думаешь, у шефов интерес появится? Да у них свой план синим пламенем… А-а-а… Это не выход. И получается, что, учитывая массовость привлекаемых к сельскому хозяйству горожан и регулярность их использования в селе… получается, что директор каждого промышленного предприятия уже начинает подумывать: а не завести ли ему должность заместителя по сельскому хозяйству, да не набрать ли ему в штат механизаторов, агрономов, зоотехников, да не использовать ли ему их по надобности, когда в мае — июне по всем заводам звучит клич «На прополку становись!», а в сентябре — октябре тысячи людей вывозятся на уборку сахарной свеклы. Подумает этот самый директор раз-другой и скажет себе: уж коль так, так лучше возьму-ка я себе это самое сельскохозяйственное дело да и займусь им. Уж тогда-то я точно знать буду, что люди мои не загорать на поля едут, а работать, потому что уж я-то сам знаю цену денежек, которые плачу им, уж я-то не позволю им дуриком прокатываться за эти деньги, что выплачиваю им за сельхозпрогулки. Неправ я?

Гришин покачал головой, и трудно было понять, то ли соглашается он с доводами Туранова, то ли сомневается в них. Потянулся к селектору, нажал регистр:

— Анна Ивановна, нам бы с директором пару стаканов чаю.

— А вот чаи распивать, Сергей Семенович, не могу. Со временем хоть плачь. Я ведь сейчас уже, вот в эти самые минуты, должен на плотине быть. И люди меня там ждут. А впрочем, туда главный инженер поехал. Ладно, давай твой чай. Так что ж ты молчишь, Сергей Семенович? Согласен ты со мной или нет?

— А ты меня не прижимай доводами. Я говорю пока что о другом.

Чертов бирюк. Другого уже давно бы выволок на драку, срезались бы, а там видно было б, чья взяла. Этот же доводы будто глотает. Самые мощные аргументы бухают в него, как булыжники в прорву, без всякого следа.

— Так о чем же ты говоришь, Сергей Семенович?

— А о том, что тот же «Рассвет» при всяких разных условиях давал продукцию на семьсот — восемьсот тысяч рублей ежегодно. Государству давал. А теперь ты изъял эту продукцию.

— Погоди. Да я через год вдвое или втрое больше буду давать.

— Кому? Государству?

— Слушай, да ведь ты ж партийный человек. У меня на заводе пятнадцать тысяч рабочих. Если я сниму с государства часть забот о содержании этого коллектива — разве ему, государству, от этого не будет легче?

— Вот-вот… у тебя уже слова «я», «мое» превалируют. А «наше» как же?

— Демагогия. Ты ж сам понимаешь, что все это — демагогия.

Гришин сказал внушительно:

— Со словами полегче. Ты в партийном комитете. И вообще, хлебну я тут с тобой забот, Туранов. Ты ж анархист. Ты ж ни себе, ни другим жить не дашь.

— Вот в этом ты прав, — засмеялся Иван Викторович, придвигая к себе стакан с чаем, бесшумно поставленный перед ним секретаршей, — тишины я тебе не обещаю. Да ты тоже не подарочек, товарищ секретарь. Послужной список твой я знаю, интересовался. Слух был такой, что имел ты два строгача за несогласие с начальством, да Москва спасла. Было такое?

Гришин глянул в окно:

— Снега, снега все ж маловато. Глянь, проплешины какие. Неужто и этот год засухой отметим?

— Не к чему бы.

— Вот-вот… Не знаешь еще, куда голову сунул.

— А ничего, у меня шея крепкая. Ты-то вот приезжий, а я из этих самых краев. Дом отчий мой тут в трех километрах. Так что на своей земле я, хоть и промышленник, а хозяин. Хреновый у тебя чай. Приезжай ко мне, настоящим угощу.