Олег Кириллов - Стремнина

Туранов глядел на сковородку. Непривычный к уговорам, не умеющий утешать и соболезновать, сидел он сейчас и думал про то, что такие, как Лысов, рождаются не руководителями. Рвал он узду уже несколько лет, пытаясь убрать с управления Карманова. А ведь забыл, паскудник, что именно Карманов вывел его из забитых прорабов, заставил заочно учиться в институте. Как часто бывает в жизни, что человек, выведший на орбиту такого вот Лысова, оказывает обществу совсем не ту услугу, какую следовало бы. Потому что руководителем может быть не просто человек с организаторскими способностями, а прежде всего — с повышенным чувством справедливости и обостренной честностью.

И все же он сомневался в своем выборе. Потянет ли Карманов? Сможет ли выдернуть дело из трясины, в которую загнали его обстоятельства? Ведь там все на голом месте. Коллектива нет. Пока что обходятся привлеченными из цехов. Громадные перерасходы. Завод выдержит их, эти перерасходы, но разве он хотел результата любой ценой? Чепуха. Брался за все не потому, что одержим тщеславием, нет, просто хотел дело сделать. И чтобы потом сказали, что и его личная заслуга есть в совершенном. Пусть лицемеры толкуют, что все ими сотворяемое только для общества. Чепуха. Общество должно уметь признать заслуги того или иного человека и назвать вещи своими именами. И если даже микрорайон, который он сейчас на жилах вытягивает, назовут в свое время и взаправду «турановскими дворами», это будет верно. На подсобное хозяйство выделено пятнадцать миллионов, и он не должен истратить ни рубля сверх этой суммы, мало того, нужно как можно быстрее вернуть государству эти деньги, потому что их взяли из другого кармана, они очень там нужны. Где-то какой-то руководитель приехал с балансовой комиссии из министерства, собрал своих и сказал: «Ну вот что, ребята, на эту пятилетку нам денег не дадут». И у людей, может быть, опустятся руки, уверенность пропадет, коллектив будет страдать, потому что деньги отдали ему, Ивану Туранову, в долг, на несколько лет. Вот это надо помнить и не рвать результаты переплатами.

Эх, Василь Павлыч. Если б знать, что ты выдюжишь хоть бы пару лет. Именно такой, как ты, нужен в подсобном. Дорог под тридцать километров предстоит сделать с твердым покрытием, жилья тысячи квадратных метров, коровники, две школы, две котельных, парники, токов несколько механизированных. Не зря ж людям посулили. Знать бы, сдюжишь или нет?

Карманов глядел на него испытующе. С его опытом, с его хваткой. Нет, таким делом можно и впрямь укатать его. Сорвется. А вдруг наоборот? Опять его в галоп и без узды. На него узды не надо, этот всю жизнь видит через работу. Этот партбилет недаром носит. Решено!

— А пришел я, Василий Павлович, вот зачем. Берите мое СМУ. Принимайте. Дело почти гиблое, скажу правду. Поставки материалов почти не налажены. Коллектива, считайте, нет. Техники мало. Объемы колоссальные. Спуску не дам, вы меня знаете. Но и помощь окажу, какую смогу. Так что вы мне скажете?

Карманов усмехнулся, встал, достал с книжной полки замусленную записную книжку, полистал ее:

— Ну, насчет гиблости дела это вы зря. Телятник я уже смотрел. Неплохо. А вот панелевозов у вас мало. С колес берете на монтаж. Бульдозеров тоже пару штук добавить нужно. У вас же с заводской площадки можно хотя бы временно взять. С людьми, согласен, сложно, ну да это тоже не такая уж неразрешимая задача. Вы меня извините, Иван Викторович, я ждал вашего прихода. Вот, прошу, посмотрите, приготовил заявление и личный листок по учету кадров. Уверен был, что сомнения свои насчет моей немощи вы преодолеете сами, поэтому с инициативами не выскакивал.

Туранов положил перед собой протянутые ему бумаги, глянул на них и захохотал:

— Ну Василий Павлович, ну насмешил… А я-то, я-то… а он и заявление, и личный листок… Ну проучил.

Карманов смеялся вместе с ним тихо и как-то булькающе, вытирал слезы, выступившие на внезапно порозовевших щеках. Туранов вынул ручку, наложил резолюцию, отодвинул бумаги:

— Так что, Василий Павлович, сколько дней на подготовку нужно?

Карманов аккуратно собрал бумаги, положил их на полку, застегнул ворот рубахи, сказал буднично:

— Машины нет? Ладно, хоть самосвал какой-нибудь попутный пришлите завтра к семи. Все же мимо ездят.

— Отдаю вам «уазик»… Не новый, но еще походит. У зама по финансам реквизирую. Пусть пока обойдется. Завтра в семь утра будет у вашего подъезда. Водителя зовут Шурой.

— Тогда вопросов нет. Через два дня доложу свои соображения, как строить наше подсобное.

Туранов отметил это самое «наше подсобное», поглядел на остывшую картошку, подвинул к себе вилку:

— Что ж мы сидим-то, Василий Павлович? Я ж голоден как волк зимой. Ну, несите же вашу капусту.

Они мирно поели из одной сковородки, обмениваясь мнениями о предстоящих делах, и Туранов вдруг почувствовал себя так уверенно и просто, как было до того самого дня, когда бульдозер выворотил первые груды песка на месте, где теперь стоит телятник, и прораб, почесав затылок, сказал:

— Ну, поговорили, попраздновали, а теперь горевать начнем.

И оказался прав. Горем достался Туранову тот первый телятник. Теперь, он был уверен, должно быть по-иному.

Возвращался домой на троллейбусе. В салоне было пусто, только старушка с сумкой опасливо поглядывала на крупного дядю, вполголоса напевавшего странную мелодию. Не выдержал и озорно подмигнул ей.

Куренной вроде бы начал успокаиваться. Туранов, при более близком рассмотрении, оказался не так уж страшен. Оно конечно, его уже не повезешь на знаменитый бугор, чтобы показать девственные пески. Такой номер теперь не пройдет. Однако поспорить с ним, оказывается, тоже можно и доказать те или иные беды свои не так уж трудно. И все ж вольготная председательская жизнь кончилась. Теперь о каждой своей отлучке доложи на завод с сообщением, куда, зачем и на какое время отбываешь. Уж после обеда не полежишь дома с часок — затеребят звонками. Заводские теперь везде. На машине заставили установить рацию, в свое время от райкома отбился с этим делом, эти же настояли. Раньше зимние дела были трудными, но неторопливыми: выпадало времечко и на баньку, и на дружескую встречу с коллегой, и на поездку «с обменом». Распорядок известный: ремонт техники, вывоз навоза, повышенное внимание к животноводству, потому как зима всегда создавала трудности с надоями. А тут еще избрали секретарем парткома подсобного хозяйства этого самого Локтева, черт бы его побрал. Переселился, считай, в село, нашел ночлежку у одинокой старухи и целую неделю торчит перед глазами. Что ни утро, а он уже у себя в кабинете. Сидит на планерке, участвует в разговоре с бригадирами, по фермам шастает. Единственный день дает роздыху, это когда на воскресенье уезжает в город, к семье. И как такого дома терпят, как его жена не сгонит, трудно сказать.