Вячеслав Ковалевский - Брат и сестра

— Безобразие, Космодемьянские! — вырвалось наконец из его горла почему-то во множественном числе, словно он раз навсегда хотел заклеймить всю породу Космодемьянских. — Вы решили целый день не давать мне работать, — продолжал Синицын, сохраняя официальное «вы». — Черт знает, что такое! Раскрыли дверь настежь, ребенка превратили в свою куклу и забавляетесь, а на других вам плевать с высокого дерева. Заткните ему рот, или я вышвырну его за окно!

Зоя положила ребенка поперек кровати Лины и вплотную подошла к Синицыну. Он опустил руки и отступил за порог в коридор. Ему хорошо было видно лицо Зои — на нее падал свет из окна.

— Знаете, что я вам скажу, гражданин Синицын?

Зоя стояла, слегка расставив ноги, как бы для того, чтобы иметь больший упор, голову она, по своему обыкновению, когда бывала раздражена или требовалось доказать что-то очень трудное, наклонила чуть-чуть набок, глаза сильно сощурила и пристально смотрела сквозь ресницы в серые, застывшие, навыкате глаза Синицына. Встряхнув головой, чтобы легла на место спустившаяся было на правую бровь упрямая прядь волос, Зоя повторила:

— Знаете, что я вам скажу?

Синицын молчал. Он сделал еще несколько шагов назад. Во взгляде Зои было что-то такое, чего не мог выдержать Синицын. Он отступил еще на один шаг и вдруг, отвернувшись от Зои, пошел в дальний конец коридора, к себе в комнату.

Ребенок закричал опять.

— Хороший мой! Ведь ты же у нас умный мальчик, — сказала Зоя, успокаиваясь, растроганная тем, что ребенок молчал, пока длилась сцена, вызванная приходом Синицына.

Беря его снова на руки, Зоя услыхала, как на лестнице заскрипели деревянные ступеньки. По тому, как этот скрип торопливо поднимался, будто по клавиатуре, все выше и выше, она поняла — возвращается Лина.

— Мама идет! Наша мама идет! Скорее идем встречать маму, — сказала Зоя, высоко поднимая ребенка и поворачивая его лицом к выходу.

В самом деле, хлопнула первая дверь тамбура, затем открылась вторая и — вот она, на пороге уже стоит, улыбающаяся, довольная Лина.

— Сейчас, сейчас! — заговорила она с притворной сварливостью, вынимая из сумки покупки и раскладывая их на подоконнике. — Я уж с улицы крик услыхала. Ах ты бессовестный, Васька, не можешь спокойненько мать подождать. Небось замучил тетю Зою, руки ей оборвал?

Повесив пустую сумку на гвоздик, Лина вдруг заметила, что ее сын завернут в чужое одеяло.

— Да что же это такое?! Да ведь у меня под подушкой — сухое свернуто, зачем же ты свое?! Зоя, милая ты моя, уж как я тебе благодарна, как благодарна! Что бы я без тебя смогла? А теперь, гляди, все взяла, что хотела. Сыночек ты мой родной, теперь мы с тобой богатые.

Зою сейчас раздражала говорливость Лины, ей казалось, что Лина все делает слишком медленно.

— Да перестань ты хвалиться, после все расскажешь. Он же есть хочет, измучился без тебя, охрип.

— Ничего, пускай привыкает! Чего тут такого? Зато голос будет крепче! Какой же это ребенок без крика? Кто погорластее — тот и в жизни свое скорее возьмет. Валяй, сынок, заливайся! Скажи, сыночек, тете Зое, что рабочему человеку голос нужен твердый, настойчивый.

Произнося все это суровым голосом и нисколько не торопясь, не обращая внимания на крик, который для Зои теперь стал почти нестерпимым, Лина между тем была полна нежной материнской прелести, глаза ее лучились. От быстрого бега она разрумянилась, но и румянец у нее был не ярко крикливый, а мягкий, и вся кожа лица влажная, нежная. Когда Лина, сняв жакетку, закатала рукава кофточки выше локтей и подставила ладони под струю воды умывальника, Зою удивила белизна ее рук. Морщась от крика ребенка, Зоя спросила:

— Лина, я тебя давно хотела спросить: вот ты работаешь на заводе, в буквальном смысле, у станка. Почему у тебя такие руки?

— А-а, завидуешь? — сказала Лина, намыливая пальцы, поворачивая и рассматривая их со всех сторон. — Ничего хитрого, Зоя, нет. У нас на фрезерном станке детали из обработки выходят горячие — голой рукой не возьмешь. Вот и весь секрет моей косметики: работаем в резиновых перчатках — руки парятся!

— Ну, теперь давай сюда моего сорванца, — сказала она, поудобнее усевшись на кровати и расстегивая маленькие пуговицы белой кофточки. — Давай его сюда!

Как только она взяла своего сына у Зои, он мгновенно замолчал, когда же она высвободила из одеяла его ручонки, он вцепился ими в кофточку матери и весь затрясся от мелкой дрожи нетерпения и в то же время часто-часто дышал, как бы задыхаясь.

— Ну сейчас, сейчас, моя золотиночка, кровинка моя ненаглядная! На!

Ребенок, ухватившись обеими ручонками за грудь матери, засопел, жадно зачмокал ртом, ко скоро успокоился и постепенно затих с широко открытыми глазами, ставшими вдруг блаженно бессмысленными.

Зоя тоже затихла. Все это она видела уже много раз, начиная от того, как порывисто открывалась дверь, появлялась на пороге Лина, и кончая этими блаженными, немигающими глазенками младенца, припавшего к материнской груди, но ее никогда не переставало удивлять превращение, которое в течение каких-то мгновений совершалось с Линой. Придет она с работы и пока суетится по комнате: снимет пальто, развяжет платок, тщательно умоется и поправит волосы перед зеркалом, она все еще сохраняет озабоченный будничный вид; в ее движениях еще оставалось что-то от жестов на заводе; она еще как бы не вся возвратилась домой. Но вот Лина села поудобнее на свою кровать, пальцы проворно выдавливают из петелек на кофточке одну за другой маленькие пуговицы, и сынишка, весь затрепетав от нетерпения, ухватился обеими ручонками за грудь, до такой степени переполненную молоком, что сквозь кофточку проступили два влажных пятнышка — как только припал он к ней горячим своим ротиком и жадно принялся утолять голод, Лина вдруг как бы озаряется изнутри. Необыкновенная тишина устанавливается в комнате, независимо от того, что бы ни происходило в доме — внизу или же на втором этаже.

После долгого молчания Лина проговорила, не сводя глаз с сына:

— Вот для каких героев мы работаем, коммунизм строим!

Подняв голову и встретившись взглядом с широко раскрытыми, ярко заголубевшими глазами Зои, Лина вдруг заметила в этих глазах что-то ранее незнакомое ей. Улыбнувшись чуть-чуть с лукавинкой, Лина сказала:

— Придет время, я тоже тебе так-то помогу. Кончай скорей школу, Зоя!

Зоя слегка покраснела и, сощурив глаза, тихо покачала головой. Не зная толком, так ли поняла ее Зоя, но убежденная в том, что сейчас они не могут быть не согласны в мыслях друг с другом, Лина добавила:

— Ведь есть же такие дуры несчастные — остерегаются иметь детей. А потом бьются головой о стенку, да уже ничем не поможешь — поздно!