Тембот Керашев - Дорога к счастью

Когда лошади во второй раз пошли по кругу, чалый поднажал: оставив вялую вскидку галопа, он распластался по земле длинным корпусом и понесся стремительными бросками. Вскоре он начал догонять и одну за другой оставлять позади лошадей, бежавших до этого впереди.

— Смотрите, смотрите! Этот чалый что-то замышляет! — возликовали друзья Мхамета.

Но чалый, обогнав наиболее отставших лошадей, прекратил свой напор. Теперь между ним и передней парой, состоящей из гнедого и золотистого, оставались лишь две лошади. Не уступив нового места, занятого им, чалый пришел к финишу первого тура.

Седоки передали поводья выбелившим навстречу всадникам-распорядителям, а сами спрыгнули. Лошадей развели по выгону, чтобы дать им постепенно остыть.

Конь Измаила был разгорячен. Его лоснящаяся шерсть пестрела уже не крапинами, а крупными пятнами пота. С более нетронутыми силами после первого тура пришли чалый Мхамета и золотистый. Когда сторонники Мхамета попытались козырнуть этим хорошим признаком, сторонники Измаила возразили:

— Если он так все время будет бегать, то никогда и не вспотеет!

Мхамет держался около Исхака. Старик сохранял невозмутимое спокойствие и за все это время не проронил ни одного слова ни в одобрение, ни в осуждение. Лишь глаза его горели, и он, точно забыв обо всем окружающем, ничего не слышал из того, что говорилось вокруг.

Зато в сердце Мхамета бушевала буря. Внезапные надежды сменялись отчаяньем, и только неизменное спокойствие Исхака поддерживало в нем силы. Во время перерыва он не удержался и осторожно спросил Исхака:

— Исхак, как ты смотришь на ход бегов?

— Этот малыш годится в седоки, — нехотя отозвался Исхак и, отвернувшись, стал внимательно наблюдать выводку лошадей.

…Начался второй тур. Гнедой конь Измаила опять вынесся вперед. И золотистый так же, как и в первом туре, увязался за ним на коротком расстоянии. Чалый и на этот раз снялся тяжеловесно и пошел в числе отсталых.

На протяжении первой половины круга гнедой и золотистый на порядочное расстояние вырвались вперед.

Сомнение и тревога теперь уже всерьез овладели сердцем Мхамета. Спокойная самоуверенность Исхака перестала на него действовать. Ему так хотелось победы!

Исход сегодняшних бегов связывался у него с глубоким и давним чувством недовольства жизнью. В душе Мхамета давно зрел смутный протест против такого распорядка жизни, когда он, при надрывном труде, обречен на голодное существование и лишен возможности иметь хорошего коня, тогда как люди, никогда не утруждавшие себя, жили припеваючи, имели хороших коней, меняли их на еще лучших и всегда были завидно одеты. Честный и справедливый по натуре, Мхамет иногда спрашивал себя: «А не говорит ли это в тебе мелкая зависть?» Но нет, он не хотел уподобиться этим людям, у которых (он имел много случаев убедиться в этом) вместо ума действует подленькая хитрость, а вместо настоящего мужества — хвастовство и величественная осанка. У Мхамета всегда была крепкая уверенность в превосходстве своего ума и сердца над сердцем и умишком этих людей, и сегодняшнее соперничество на бегах было для него соперничеством его правды с неправдой его врагов.

Победа его чалого была бы победой Мхамета над кичливыми бездельниками, которые искали случая злорадно надругаться над ним. Сюда присоединялось еще и чувство ответственности перед многочисленными друзьями, которых он невольно вовлек в борьбу. Словом, Мхамет отдал бы полжизни, чтобы добиться победы в сегодняшнем соперничестве. Но сейчас он уже терял надежду…

Лошади, обогнув круг, повернули обратно. Чалый оставил свою невозмутимую галопную вскидку и начал нажимать. Мхамет воспрянул духом. Необычайное оживление охватило его сторонников. Всех их томило напряженное ожидание, и досадливое сомнение то и дело сменялось надеждой.

Когда лошади опять пришли к исходному месту, впереди всех вынесся конь Измаила. На спине и боках его были теперь белые комья пены. Чувствовалось, что его силы близки к истощению. Золотистый конек упорно «висел» у него на хвосте. Чалый шел следом.

Лошади, развернувшись, пошли во второй раз. Тут седок чалого нанес по коню несколько ударов плетью. Чалый, словно взбешенный этим оскорблением, сделал резкий рывок, вытянулся, как стрела, всем своим длинным корпусом и начал быстро уменьшать расстояние между собою и двумя передовыми лошадьми. Заметив это, седок золотистого стал хлестать плетью своего коня и мгновенно оказался рядом с гнедым Измаила. Вскоре и чалый поровнялся с ними. Так шли некоторое время — три коня рядом.

На повороте круга обрисовалась картина, которая привела в неистовство зрителей; два силуэта: длинный — чалого и маленький — золотистого — шли рядом, опередив третьего, гнедого. Остальные лошади бежали далеко позади. Две лошади вовсе сошли с круга.

Лошади неслись прямо на зрителей. Седоки, отбросив всякие хитрые приемы, гнали теперь коней во всю мочь. Их гиканья были слышны, как крики далеких журавлей.

Зрители заволновались, задвигались. Стали готовиться к встрече и верховые-распорядители.

Со всех сторон послышалось:

— Пусть никто не скачет навстречу!

— Аллахом заклинаем, пусть никто не скачет наперерез!

— Назад! Отойдите назад!

— Успокойтесь!

Мхамет в невыразимом волнении, не отдавая себе отчета в том, что делает, схватил Исхака за руку. Исхак ласково сжал его руку и, не отрывая глаз от приближающихся скакунов, шепнул:

— Не беспокойся, сын мой, на чалого я надеюсь…

Гиканье седоков приближалось. Уже стало видно, как взлетали и опускались язычки хлопушек на концах их плетей, словно это ласточки резвились над конскими спинами. Силуэты всадников четко обозначились на красном фоне подожженного заходящим солнцем небосклона. С забранными в штаны рубахами, с головами, повязанными разноцветными платками, с оголенными и кривыми, как ломаные палочки, руками, — наездники издали походили на огородные чучела, раскачиваемые ветром.

Навстречу полетели исступленные выкрики: «Чалый впереди!», «Конь Измаила позади!», «От тоби и рабочий коняга!». Никто уже не помнил о соперничестве двух лагерей аула, никто не замечал искаженных злобой лиц, — в ликующем возбуждении все было позабыто, и взрыв восторга, безумство радости, необыкновенная нежность к чалому захлестнули всех.

Несмотря на строжайшие предупреждения и заклинания аллахом, верховые-распорядители не выдержали и сыпанули все разом навстречу скакунам. Вслед за ними вылетел, как сказочный великан на зайце, Шумаф на своем Муштаке.

Лошади, сопровождаемые дикими гиканьями, напуганные, с выкатившимися глазами, в последнем напряжении сил тянулись к финишу. И вот чалый, с раздувавшимися ноздрями, во всю мочь загребая землю копытами, пересек финишную черту между двумя забитыми флагами. За ним пересек черту финиша золотистый конек. Только после того, как чалый и золотистый оставили позади оба финишных флага, примчался, роняя хлопья пены, запыхавшийся гнедой Измаила.