Надежда Малыгина - Двое и война

— Смотри, чтоб все на «отлично»!

— Я и так все на «отлично». Только по пению — «хорошо».

— Батюшки, да ты что, петь не умеешь? — всплеснула Тоня руками.

— Не-е, — мотнула Зойка головой.

— Ну ладно уж, по пению пусть «хорошо». А остальное чтобы все «отлично»!

…Она вернулась через две или три минуты. Влетела стремительно.

— Лена! Лена! — В руках ее был мятый лоскут газеты.

— Что? О Ване? — Елена выхватила лоскут, стала читать. Она читала строчку за строчкой, и все в ней ликовало:

— Он! Он!

И женщина, от имени которой корреспондент вел рассказ, говорит: танкист Иван!

— Конечно же это он, Ваня. Подумать только: дважды убежал из концлагеря, организовал партизанскую группу, пробрался в каменоломни, как их? «Ад-жи-муш-кай-ские», — еще раз по складам прочитала Елена, чтобы запомнить, чтобы не спотыкаться, произнося это слово, чтобы отныне и всегда говорить его так же свободно, легко и привычно, как «хлеб», «дочь», «работа», «завод», «цех», «изба».

— «В ночь на 7 ноября 1943 года, — снова читала она, уже вслух, — товарищи из отряда, в который влилась группа Ивана, подняли флаг на скале, господствующей над местностью. Два дня фашисты не могли ни снять, ни сбить алое, трепещущее в солнечных лучах полотнище — партизанские пулеметчики не подпускали их близко. Гитлеровцы подтянули артиллерийскую батарею. Только ее залпами удалось им сбить флаг. Но и сбитый, он не достался фашистам. Партизаны опередили их. 9 и 10 ноября под этим издырявленным пулями и осколками флагом отряд громил отступающих врагов, а 11-го соединился с нашими армейскими частями».

— Он, конечно он! — радовалась Елена, разглядывая газетный обрывок. Просила Зойку: — Доча, почитай-ка еще раз все сначала.

Тоня вздыхала, охала, плакала, а Елена смеялась:

— Чего ревешь? Радоваться надо!

Короткие, будто летний дождь при солнце, слезы Тонины тут же высыхали, но радость Елены удивляла ее, была непонятной.

— Чему, чему радоваться-то? — недоумевала она.

— Как чему? Зацепочка есть — люди, которые знали, видели Ваню! — Елена суетилась, ходила по дому, искала, сама не зная что, наконец вспомнила:

— Доча, есть у тебя чистая тетрадка? И ручку, ручку с чернилами неси. Запиши: Ад-жи-муш-кай-ские ка-ме-но-лом-ни. И фамилию женщины, и название поселка… Все запиши!

— Ты чего это надумала? — спросила Тоня.

Сняв трубу с закипевшего самовара, Елена достала с полатей кусок мыла, принесла из чулана таз с бельем и только тогда ответила:

— Постирушку перед дорогой. А что? Отпуск дадут. Да и не сложно сейчас с отпусками.

— Поедешь?

— Ага.

— Куда ж ты поедешь, горюшко?

— В Крым. Я скоро — туда и обратно. Марью Кочергину попрошу печь топить. Зойка хоть и самостоятельная, но ведь ребенок еще, тринадцать годов всего…

Зойка знала теперь — сказала старуха Евстигнеиха, — что Иван Плетнев вовсе не отец ей. Но она помнила его ласковые руки и ласковые глаза и то, как подбрасывал он ее под потолок, и очень хотела, чтоб он вернулся. Но когда думала о нем, называла — Иван Иванович.

Прислонившись к переборке, Зойка глядела на мать, слушала, что она говорит. И, не думая, найдет ли она Ивана Ивановича, завидовала ей уже в одном, что рассказ, помещенный в газете, услышит она со всеми подробностями, широко и что все-все сможет расспросить — и про скалу, и про флаг, и про немецкую батарею, и про то, как встретился отряд с нашими бойцами, и про то, что было дальше.

— Крым большой, Ленушка, — убеждала Елену Тоня голосом, в котором были и осуждение и желание отговорить от поездки. Но Елену уже невозможно было переубедить. Преображенная радостной мыслью о том, что хоть что-нибудь узнает об Иване — глядишь, ниточка и дальше потянется, — она, как швейный челнок, сновала по кухне туда-сюда, то принималась намыливать белье, то, вытерев руки о фартук, будто что-то искала.

— Кто тебе сказал, что Крым большой? — смеясь, спрашивала она Тоню. — Маленький он. Полуостров. Поди, меньше нашей области. — И восклицала весело: — Это же счастье! Найду, поговорю, узнаю…

— Кого, где?

— Женщину эту. В газете ясно написано: «Живет в том же поселке…»

— А где тот поселок, тебе известно?

— Да, а откуда у тебя эта газета? — вдруг спохватилась Елена.

— Товарищ у Коли нашелся. Из экипажа. В Симферополе живет. Ну прислал посылку. А на дне… Ой, я же впопыхах и яблоки для вас на столе забыла! Сейчас сбегаю. Или Зойка…

— Да подожди ты про яблоки, — остановила ее Елена. — Значит, так… Зойка, давай-ка карты твои да найди Крым. Учили вас чему-нибудь в школе или нет?

Зойка принесла атлас. Елена полистала его, нашла Крым.

— Хо, тут и городов-то всего ничего. Смотри: Евпатория, Севастополь, Симферополь, Ялта, Феодосия. А вот хоть до Симферополя доеду. Разыщу там Колиного однополчанина. От него — в редакцию газеты, к тому, кто написал статью про Ваню. Видишь, как все славно устраивается?

— Ну, допустим, найдешь ты эту женщину. И что же она тебе скажет, если видела его всего несколько раз, а теперь, может, уж и не помнит — ведь столько годов минуло, Лена!

— Там же две женщины! — устав от Тониных вопросов, объясняла Елена. — Две, понимаешь? Где газета? Вот, читай: «Живет в поселке и другая отважная женщина, которая, вступив с партизанами с Аджимушкая в армейское соединение, прошла с ним путь до Берлина». Поняла теперь? Уж эта-то знает что-нибудь, если вместе с Ваней до Берлина дошла. Ничего, найду, всех найду! Еще в каменоломни съезжу!

Тоня, считавшая свою подружку неопытной, неприспособленной, готовой пропасть без ее, Тониной, помощи и совета, думала с некоторым удивлением и завистью: «Как это она быстро сообразила все — и про женщин, и про редакцию?..»

— В горсовет зайду, если в редакции не удастся адреса узнать, — продолжала между тем Елена. — Язык до Киева доведет!

Стиснув Тоню в объятиях, Елена обцеловала вдруг ее лицо:

— Спасибо тебе, Тонюшка! Ты у меня единственная такая. И пожалуйста, присматривай тут…

— Ленушка, зачем, зачем тебе ехать? — все пыталась отговорить ее Тоня. Елена сцепила в досаде руки, заметалась по дому.

— Ну как вам всем объяснить? — А успокоившись, остановилась перед Тоней: — Не свихнулась я. Не загноились мои мозги. Не помутился разум. Можете вы все усвоить это? Ну, нету, нету мне покоя, и все. Понимаешь? А как жить, если нету покоя? Если сердце, голова — все — толкают: ищи! Кто-то же видел его в последний раз?

— Ладно, ладно, — успокаивала ее Тоня, ничуть не убежденная этими словами, но понявшая, что уговоры бесполезны и напрасны. — Ладно, присмотрю я и за домом и за печкой. А Коля топить будет. И нечего тетку Марью сюда впутывать. У нее и без твоих забот полон рот: семейка — цельный взвод. Зойка, если захочет, пусть у меня ночует. Да такая хозяюшка, она еще и мне помощницей будет. Правда, Зойка?