Соломон Марвич - Сыновья идут дальше

К тому же мирянин желает, чтобы с попом и с богом сподручнее было, чтобы даже богоматерь за крепкие слова не обижалась. А церковь православная неподвижна. Даже добивалась, чтоб за крепкие слова о господе боге или о попе на волостном сходе пороли. Все это подлежит теперь изменению. Мирянин говорит о спекуляции — поп вникай и говори первый. Мирянин о войне говорит — поп вникай. Про восемь часов работы — опять вникай.

Про социализм говорят — и тут поп разберись обязательно. Не токмо что следи за мыслью мирянина, но даже предупреждай ее своей мыслью.

Так частенько рассуждал вслух настоятель Устьевского собора Александр Пасхалов. Появился он в поселке во время войны. Белорус родом, он звался прежде Сердюк. Сразу смекнул, что в чисто русском приходе Сердюком зваться будет неприлично. Поэтому после долгих хлопот в Синоде стал зваться Пасхаловым. Был он крепкий, не очень высокий, но видный, с красивой окладистой бородой, спокойный. Скоро он оттеснил простоватых устьевских попов и стал настоятелем собора. В революцию нацепил на рясу красный бант и с амвона громил пороки знати:

— При мне так не будет, что хилый сластолюбивый старец приедет тайком из царской резиденции сюда, в посад бедняков, сочетаться браком с молодой неискушенной девицей. Это было покровительство разврата божьим словом. Не допущу в наш собор. Ты у себя венчайся. А то несешь свой грех в церковь, где паства победней.

Это многим нравилось, особенно женщинам. На митингах Пасхалов часто говорил о том, сколько Россия должна Франции и Англии в отдельности. Цифры он знал наизусть.

— Может, освободит кто от должишек? — прищуривался Пасхалов. — Господин Ротшильд освободит? Или ваш брат тамошний рабочий? Ротшильду по шапке даст? Насчет отдельных неудовольствий с рабочими — не ручаюсь. Может, это и бывает там. А на бунт не надейтесь. Про бунт там не слышно.

Говорил он подчеркнуто по-народному, не так, как в церкви. Там он иногда позволял себе библейские сравнения. Если говорил о «неистовствующих людях» (прямо называть большевиков считал неудобным), то поминал города Содом и Гоморру, погибшие от своих грехов.

Знакомым Пасхалов объяснял значение этого различия:

— По месту и речь. Прихожанам по сердцу исконный язык проповеди. Вокруг золото, свечи, лампады. А на митингах — там проще требуется. Ближе нам к народу надо. Вот я замыслил… Заводский комитет, слыхать, становится управителем. В городскую думу также вошли рабочие. И у нас в клире рабочие тоже будут. Я этого добьюсь.

На двух людей Пасхалов обратил особое внимание. Рабочим из них, правда, был один. Другой служил конторщиком. Рабочего звали Поленов, конторщика — Аникин. Оба — люди, любимые начальством. Поленова начальство ставило в пример. Был у него аккуратный домишко с огородом. На стенке висел золоченый лист за выслугу лет. Много лет Поленов и Аникин пели на клиросе неистовыми басами. В царские дни оба пели на концертах. Надевали бумажную манишку, от волнения ужасно потели, и манишка становилась серой. Дружно гремели кантату «Славься, славься…», стараясь перекричать один другого. Высокое начальство, посетившее завод, сказало о Поленове:

— Это даже не бас, а чистое бассо-профундо. Октава, самородок.

Весной Пасхалов позвал к себе Поленова и Аникина.

— Сан хотите принять?

Пасхалов прикидывал возможные доходы.

— Дом свой сдашь в аренду, — говорил он Поленову, — переедешь в дом при церкви.

— За него ничего не платить? — осведомился Поленов.

Аникин сразу согласился, а Поленов испугался.

— Засмеют нас, прохода не будет от людей. Ведь столько лет знали нас как заводских, а тут вдруг на тебе…

— Кто и посмеется, — спокойно согласился Пасхалов, — недельку-другую, а потом забудут.

Аникин перенес дело на семейный совет. Высказывались разные соображения.

— С разводом, говорят, теперь будет легче, чем было. Значит, и венчаний будет больше. Второе — дома нынче в Устьеве дорого ходят. Дрова при казенной квартире дадут.

— Покуда я хлопотать о вас буду, вы волосы отпускайте и бороду подлиннее, — говорил Пасхалов.

Хлопотать Пасхалову пришлось долго. Он ругался:

— Святые отцы! Сидят, будто ничего не произошло. Говорю им: лестно будет простым людям. А они — невежественны, мол, эти двое-то! А где им образования было набраться? Службу знают? Мирян знают? Чего же еще? Говорят: «Вы еще и диакониц заведете». — «А заведу». — «Так это осуждено Вселенским собором». — «А при Вселенском соборе революция, говорю, была?»

Аникин быстро освоился с переменой в жизни, Поленов же конфузился и путался ногами в рясе. Но скоро и он привык к своему новому положению. Устьевские купцы были еще при деньгах, хотя и без прежней силы.

Звали Поленова на пирог, на именины.

— Теперь уж ты не как слесарь, а как отец Георгий провозгласи.

Провозглашал.

— Господи, что делается! Этак скоро тебе и ручку доведется лобызать.

Пасхалов, если он сидел здесь же, отвечал:

— Ручку мы вовсе отставим. Ручка — это небесность. Поп должен быть земной, легкий. В ручку лобызнут, а сзади… лепетание пустят.

— Да вы скажите, отец Александр, кто ручку-то отставит?

— Собор.

— Какой собор? Здешний?

— Общий.

— А вы подробнее.

Но Пасхалов до поры до времени молчал.

В июне он собрал в приходе подарки солдатам и уехал на фронт.

Вернулся Пасхалов после провалившегося июньского наступления и, вернувшись, рассказывал:

— Видел я на фронте делегацию французских социалистов. В частности, господина Тома. С бородой, весьма почтенного вида. Я с ним через переводчика беседовал. И узнал, что во Франции социалисты религию не рушат. Церковь влияние на умы имеет большое. И сам господин Тома сказал мне, что он верующий, хоть и просвещенный социалист, верующий, но обрядов не исполняет. В каждом у них полку, на каждом военном корабле имеется священнослужитель — по-тамошнему о-монь-е. И ничего, живет клир!

Разговоры эти Пасхалов вел потому, что вскоре после возвращения с фронта начались споры между собором и заводским комитетом. Дунин обнаружил, что завод платит собору большие деньги на содержание священников. На общем собрании рабочих он предложил отменить этот расход.

Пасхалов сначала возражал мягко:

— Не зря платят рабочие. Есть люди, ваши же рабочие, кои не без пользы ходят в собор. Успокоение от дум находят. Это необходимо человеку. А если он любитель музыки, то и хор слушает. Хор у нас великолепный.

— Чем год за ваши концерты платить, лучше раз Шаляпина привезти. Пусть верующие за хор платят.

— Так-то вы народ жалеете? Весь причт хотите ему на спину взвалить!

— Как народ жалеем — не ваше дело, — отвечал Дунин. — От народа вы тоже брать не отказываетесь, хотя и завод платил. Чего там говорить — за старушечьи удовольствия, за вековух платить не будем.