Георгий Марягин - Стратег и зодчий

— Что же, товарищи, Ленин занят. Придется либо ждать, либо сделать кому-то из вас доклад, а я передам его содержание Ленину.

— Доклад прочтет инженер Каминер, — сказал Пустынкин.

Каминер стал читать отпечатанный на машинке доклад. Вдруг распахнулась дверь и вошел Владимир Ильич.

— Уже начали работать? Отлично. — Он подошел к столу Ломова.

— Знакомимся с отчетом о деятельности заводов, — сказал Ломов, поднимаясь из-за стола и уступая место Ленину. Тот жестом остановил его и сел на свободный стул у окна. Ломов подал ему справку о делах завода.

— Кто делает сообщение, председатель комиссии? — спросил Ленин.

— Наш инженер товарищ Каминер читает доклад, что мы в завкоме утвердили, — ответил Пустынкин.

— Прошу продолжать, товарищ Каминер.

Слушая доклад, Ленин просматривал врученные ему справки.

— Скажите, когда последний раз на заводах проходила инвентаризация. Как организован учет, как измеряется труд? — поинтересовался Ленин, когда Каминер закончил чтение.

— Для этого нужно быть экономистом, а я технолог.

— Как же завод оказался без оборотных средств? Сормовичам выделили крупную сумму, — глядя на Ломова, спросил Ленин.

— Разошлись по карманам! — сокрушенно воскликнул Пустынкин.

— Как так по карманам?

— Вчера удалось выяснить, — стал, горячась, рассказывать Пустынкин, — были в правлении. Они все на наградные употребили. Ответ один — есть приказ Мещерского. Выходит, снова Мещерский хозяин…

— Ясно. — Ленин прошелся по комнате. — Все ясно, — озабоченно повторил он. Сормовичи смотрели на него напряженно. — Каков, по-вашему, выход? Что вы решили предпринимать?

— Выход здесь, товарищ Ленин, один, определенный. Национализировать завод, — заявил Пустынкин.

— Вы советовались с рабочими?

— С отдельными товарищами.

— С каждым нужно посоветоваться.

— Да как же посоветоваться со всеми, Владимир Ильич? — удивленно произнес Пустынкин. — Это же тысячи людей.

— Вам следует вернуться на завод, сообщить рабочим, что вы обнаружили в правлении, а потом узнать их мнение о национализации. Если рабочие решат национализировать, мы их поддержим. Так и передайте сормовичам… А нельзя ли купить Мещерского?

— Хитер. Да и дешево не продастся, — уверенно заявил пожилой сталевар.

— Знания его, опыт купить?.. Завтра президиум ВСНХ обсудит положение на Сормовском заводе. Очень важно помочь сормовичам организовать рабочий контроль. — Ленин посмотрел на Ломова. — Расследовать, куда ушли те пятьдесят пять миллионов, которые получил завод. Все изучить. Положение с сырьем, топливом, обеспеченность заказами. Создать комиссию из людей, знающих производство, финансовое дело.

— Но неизвестно, придут ли специалисты работать с нами, — неуверенно заметил Ломов.

— Придут. — Ленин окинул всех взглядом. — На днях нарком просвещения Луначарский привез из Петрограда ответ Академии наук. Ученые заявляют о своем желании сотрудничать с Советской властью.

— Сама жизнь подсказывает, что нужно национализировать всю промышленность, — высказался Ломов.

— Национализировать сплеча не будем, — предупредил Ленин. — Попытаемся еще привлечь Мещерских к восстановлению и строительству. Они уверены, что в рабочем классе, в партии нет людей, умеющих управлять предприятиями. Тщетно. Есть. Не так много, но есть. Из рабочих контролеров растут новые мастера управления.

В морозовском особняке в Трехсвятительском переулке, обычно по-монастырски тихом, вдруг стало шумно, многолюдно. Шла подготовка к съезду левых эсеров. Накануне открытия съезда страсти особенно накалились. Мария Спиридонова потребовала, чтобы съезд обсудил вопрос об ультиматуме Всероссийскому Центральному Исполнительному Комитету. В нем настолько категоричным было требование обеспечить командное положение левых эсеров в правительстве, что насторожились даже всегда согласные со Спиридоновой члены левоэсеровского ЦК Карелин и Штейнберг.

— Не стоит делать слишком резких поворотов, Мария, — убеждал Спиридонову Карелин. — Нужно более пластично садиться в правительственные кресла.

— Эта пластика привела нас к тому, Карелин, — страстно доказывала Спиридонова, — что наших представителей скоро будут использовать в качестве курьеров. Нашими руками большевики хотят сажать в тюрьмы людей, которые делали революцию. Арестовывают эсеров, анархистов, меньшевиков. Сочиняют всякие небылицы о реакционных выступлениях.

— А самого главного реакционера боятся обвинять, — вполголоса заметил Фишман.

— Ты последнее время говоришь намеками, — рассмеялся Карелин. — Очевидно, побаиваешься Лубянки.

— Нам самим не нужно делать глупости. Я предупреждал тогда, что Штейнберг, Прошьян, Карелин не должны подавать заявлений о снятии с себя полномочий членов Совнаркома, — нахмурился Колегаев. — Нужно было оставаться в Совнаркоме.

— Ты мечтаешь о министерском портфеле, а я говорю о демократическом правительстве — без Совнаркома! — выкрикнула Спиридонова. — Тебе не место в нашей партии! Иди к большевикам, там тебе быстро вручат портфель, и ты будешь отправлять на Лубянку тех, кто вместе с тобой был на каторге. Не для того проливали кровь наши братья.

Мария Спиридонова побледнела, губы ее сжались, глаза загорелись неистовым огнем. В черном платье, напоминавшем монастырскую рясу, она походила на самосожженку из старообрядческого скита.

Фишман осторожно, чтобы не заметила Спиридонова, толкнул Колегаева локтем.

— Когда я пускала пулю в Лужековского, — срывающимся фальцетом продолжала Спиридонова, — я не думала, что мы проложим дорогу диктату одной партии. У нас вместо революционной диктатуры — диктатура одной партии.

— При этом какой? Самой небольшой, — Камков обвел всех негодующим взглядом. Его круглое, упитанное, с тонкой кожей лицо покрылось красными пятнами. Он с восторгом смотрел на Спиридонову, ждал ее поддержки, одобрения.

— Ты прав. Кому мы уступили руководство страной? Кто признает большевиков? — Спиридонову трясла нервная лихорадка.

— Их не признают десятки уездов! — взмахивая каким-то списком, воскликнул Камков. — Лучшие губернии России идут за левыми эсерами. Курская! Орловская! Саратовская! Тамбовская! Эта статистика неопровержима.

Спиридонова, жестом учительницы, сдерживающей порыв любимого ученика, показала Камкову на стул.

— Эту статистику, Борис, не нужно хранить в своих папках. Ее нужно опубликовать. Она разоблачит уверения большевиков, что вся страна идет за ними.

— За ними все-таки Питер, Москва, промышленные центры, — сказал Колегаев и вышел в коридор.

— Колегаев с какого-то времени стал представителем большевиков в нашем Центральном Комитете, — насмешливо проговорила Спиридонова вслед ему. — Прошьян тоже солидарен с Колегаевым? Не случайно после их выступлений меня члены партии спрашивают о возможности объединения с большевиками. Никакого объединения не будет! Наша партия главная в стране. Россия — страна крестьянская. Питер и Москва — это не Россия, это паразитические города. То, что в Курской, Казанской, Саратовской, Орловской и других губерниях в Советах больше левых эсеров, нежели большевиков, результат нашей энергичной работы. Мы ее обязаны продолжать. Известно вам, что Ленин создал комиссию по разработке конституции?