Георгий Марягин - Стратег и зодчий

— В ней есть наши представители, — заметил Прошьян.

— Наши представители ведут себя, как манекены. Свердлов и Сталин задают тон. А они пишут все под диктовку Ленина. Почему Штейнберг согласился с тем, что должен быть Совет Народных Комиссаров? Почему мы не отстаиваем право на самостоятельность губерний и на организацию краевых республик?

— С такой программой нельзя выступать. Это значит превратить страну в удельные княжества, — резко из коридора стал доказывать Колегаев.

— Так должно быть повсюду, — неожиданно тихо, с превосходством правого сказала Спиридонова, — так будет повсюду. Саратовцы, там большинство наших товарищей в Совете, предложили создать Поволжскую республику. Пусть Москва едет на поклон со своими ситцами за саратовскими калачами. Сейчас ситцы вывозят в Германию, калачи отбирают у саратовских крестьян в обмен на декларации и боны. На нашем съезде мы прямо заявим о том, что в Советской России не должно быть министерств, не может быть ленинской централизации.

— Нужно хорошо все взвесить, — раздумывал вслух Прошьян.

— У тебя привычки фармацевта. Революционеры на граммы не развешивают политику, — разозлилась Спиридонова. — Шестого марта, когда я предлагала от имени ЦК отправить телеграмму с призывом не доверять большевикам, ты тоже требовал взвесить. Ты осторожен и робок, Прошьян. В политике осторожность вредна. Ленин от своих требует действовать, как якобинцы: напористо и стремительно. Напористости не хватает нам. Я отправила телеграмму лично, без ведома ЦК. Ее напечатали в наших газетах.

— В Ядринске, — раздался насмешливый голос Колегаева. — Там и газет никто не читает.

— Прочла вся Россия, дорогой скептик. — В глазах Спиридоновой запрыгали лукавые огоньки. — После нее в местных Советах земледельческих районов увеличилось число левых эсеров. Когда прочтут наши предложения по конституции, которых ни «Известия», ни другие органы не печатают, народ пойдет за нами. Пусть остаются Советы, но каждый Совет должен жить самостоятельно, нельзя стеснять волю людей.

— Это значит разорвать страну на клочки, — поддержал Колегаева Прошьян.

— Это значит утвердить могущество главного класса страны! — восторженно выкрикнул Камков. — Отбросить майоризм рабочего класса! Большевики лишь на словах утверждают, что крестьянство наравне с рабочими, на деле они заставляют крестьян отдавать свой хлеб по монопольным ценам. Пусть каждая область в России распоряжается тем, что выращено, и устанавливает цены. Наши попытки протестовать против монополии на хлеб, против твердых цен ни к чему не привели. Правая рука Ленина — Цюрупа схватил крестьян за горло и приказывает отдавать хлеб.

Мария Спиридонова села за стол. Ей нравились высказывания Камкова о Цюрупе, о хлебной монополии, она одобрительно кивала ему.

— Мария права, — патетически доказывал Камков. — На этом съезде мы потребуем сделать Советы органами диктатуры революции. Мы потребуем отмену хлебной монополии, твердых цен. И будем бороться за власть на местах. Никаких Совнаркомов! Только Центральный Исполнительный Комитет, в котором партия крестьян будет не на галерке, а в президиуме. Если мы не примем этих мер, нас раздавят. Сейчас из Курска пишут, что ведут наступление на них. Что вышло из продкома? Хотели заставить Цюрупу уйти в отставку? Только идиоты могли в кулуарах Мособлпродкома формировать новую коллегию. Если примут конституцию в их редакции, мы потеряем всякую самостоятельность. Они теперь готовят декрет о комбедах. Мы должны сделать все, чтобы его отклонить. И протестовать против посылки продотрядов. Это наступление на мужика-кормильца.

Ранним утром Ленин выехал в Замоскворечье. Несколько дней назад ему сообщили, что в начале мая слег Скворцов-Степанов, но только сегодня наконец выдалась возможность навестить его.

За Яузским мостом пошла деревянная Москва. Домишки Замоскворечья, дворянские флигели, приземистые палаты Морозовых, Коншиных, Третьяковых и других купцов.

Ленину вспомнилась первая встреча со Скворцовым-Степановым, когда он пришел к нему на квартиру и попросил связать с Московским комитетом. Этими переулками провожал его Скворцов-Степанов на нелегальную ночевку.

Ленин не без труда нашел деревянный флигель, где жил Скворцов-Степанов.

— Иван Иванович отдыхает? — спросил он старушку работницу. — Может, не нужно тревожить?

— Ой ли отдыхает. Лежит в постели, неугомонный, температурит, а с книгами не расстается.

Квартира сразу выдавала профессию хозяина. Бросились в глаза словари, издания Маркса. На стуле возле кровати лежали исписанные листки, раскрытый том «Капитала» на немецком языке.

— Температура все держится? — участливо спросил Ленин.

— Немножко лихорадит. Садитесь, Владимир Ильич. Можно и на этот стул. Книги переложите на стол.

Исхудавший Скворцов-Степанов, с бородкой клинышком, редкими вислыми усами, приподнялся на локтях с постели.

— Вы лежите, Иван Иванович. Вам нужно отлежаться и отправиться в деревню месяца на два. Попить молока. Мы постараемся что-либо изобрести… А работать вам нельзя!

— Я не работаю.

— А это? — улыбнулся Ленин, показывая на исписанные листки. — Еще какая напряженная работа! По себе знаю. Найти точное значение слова — занятие потогонное.

Ленин с любовью смотрел на этого могучей воли человека, сжигаемого страшным недугом, но полного энергии. Невольно всплывали в памяти картины их знакомства, переход народника Скворцова в стан большевиков, его умение внимать товарищеской критике. Какой вклад в партийное дело сделал он, переведя «Капитал»! Как нужен партии этот блестящей эрудиции ученый, его живой ум.

— Знакомое издание, — увидя «Нейе цейтунг», сказал Ленин. — Что нового в этом номере, Иван Иванович?

— Все старое. Выискивают ошибки Маркса, сравнивают его работы раннего периода с теми, что написаны в последние годы. А ошибок нет…

— Это верно. Удивительно стройное учение.

— Им хочется создать Маркса, похожего на них. Удобного для капиталистов.

— Нам нужно любой ценой добыть все, написанное Марксом и Энгельсом, — сказал Ленин. — Добыть, пока правые социал-демократы не скормили их труды мышам. От них можно ожидать всего. Капитулянты могут и уничтожить то, что против их бредней.

Скворцов-Степанов стал расспрашивать Ленина о положении с хлебом, о новостях политической жизни.

— Вам нужен отдых и покой, Иван Иванович.

— Какой покой, когда рассказывают, что московские рабочие в отдельные дни осьмушку вынуждены выжидать в очередях. Из Москвы разбегаются пролетарии. Есть ли в деревне хлеб?

— Хлеба в иных уездах, особенно Тамбовской и Орловской губерний, уйма. Но кулак ломит цену… Мы больше церемониться с ним не намерены. Введем продовольственную диктатуру. Только она уймет кулака. Цюрупа и Свидерский поддерживают меня. Цюрупа предлагает издать декрет ВЦИКа и Совнаркома, направлять в деревню продовольственные отряды из передовых рабочих. Пусть вместе с комитетами бедноты реквизируют излишки хлеба у кулаков, организуют уборку урожая и доставку его в голодающие промышленные центры.