Георгий Марягин - Стратег и зодчий

Одобрительный гул был выражением настроения участников совещания.

Ленин вышел из-за стола, посмотрел на растерянного Мандельштама, снял со стула кепку.

— Владимир Ильич, мы подготовили резолюцию, — поднялся Муралов. — Разрешите огласить?

— Никаких резолюций принимать не следует, — твердо произнес Ленин, надевая кепку. — Вы попросили Центральный Комитет и правительство встретиться с вами, выслушать ваше мнение. Мы это сделали. Центральному Комитету я доложу, что говорили здесь товарищи. Но решение по вопросу использования буржуазных специалистов в армии и о единоначалии будет принимать Центральный Комитет.

Дорогой мэтр!

С каждым днем я все больше влюбляюсь в Москву. Живу впроголодь. Впрочем, так живут здесь все, кроме анархистов, спекулянтов и некоторых господ из дипломатического корпуса. Но последних здесь немного. Почти все выехали в Вологду или по-прежнему обитают в Петрограде со своим дуайеном. Никто из тружеников и руководителей не имеет привилегий. Каждый получает свою осьмушку хлеба и небольшую порцию пшена. Нередко его заменяют овсом.

Я получаю такой же паек, как и сотрудники Наркоминдела. Сдаю его в столовую и ем, мэтр, похлебку, которую здесь называют баландой. На первых порах голодание дает себя знать, все время думаешь о том, где бы сытно покушать. За последний месяц я один раз хорошо поужинал: попал в компанию анархистов, как называли себя молодчики, затащившие меня в один из особняков на Арбате, когда узнали, что я из Франции. Это особняк богатого промышленника, в который анархисты стаскивают все награбленное. Там шампанское льется рекой. Своих содержанок эти субъекты одевают в самые дорогие наряды, одаривают золотыми вещами и другими драгоценностями. Это отчаянный, бесшабашный народ, люмпены, которые жили вольготно и терроризировали целые районы до переезда в Москву ВЧК.

За последний месяц председатель ВЧК Дзержинский, бесстрашный поляк, разгромил несколько таких анархистских гнезд, но некоторые еще сохранились.

Это, правда, редкая встреча. Обычно я провожу вечера у знакомых интеллигентов и рабочих. Недавно в одной семье музыкантов консерватории я познакомился с интересным молодым офицером Тухачевским. Он из дворянской семьи, профессиональный военный. Во время войны ему не повезло: попал в плен, подрывая какой-то мост в Галиции, потом три раза пытался бежать. Тухачевский вернулся на родину после революции. Сейчас он комиссар центрального участка Западной завесы. Завеса — своеобразная пограничная оборона, составленная из уцелевших частей бывшей российской армии и красногвардейских отрядов.

Я спросил его прямо, какие мотивы побудили его вступить в партию? Оказывается, Тухачевский с детства дружил с детьми профессиональной революционерки Кулябко. Она приятельница жены Ленина. Даже в пору конспирации, когда среди офицеров почти никто не знал Ленина, Тухачевский слышал о нем рассказы Кулябко. Но не только это повлияло на мировоззрение Тухачевского.

Он рассказал мне о тех месяцах жизни в деревне, которые убедили его, что народ, в частности крестьянство, не доверяет ни одной партии, кроме большевиков. У Тухачевского, как профессионального военного, очевидно, были какие-то колебания в дни, когда неясны были судьбы армии. Крушение старой армии мой новый знакомый воспринял как неизбежность. До беседы с ним я идеализировал офицерский состав царской армии. Тухачевский убедил меня, что русский офицерский корпус комплектовался из людей, получивших ограниченное военное образование. Всякая инициатива в армии сковывалась.

Тухачевский разъяснил мне, почему Каледин потерпел поражение. Его доводы убедительны. Тухачевский уверен, что Красная Армия после небольшой учебы будет бить противника на любых фронтах. На мой вопрос, справится ли Красная Армия с английскими и французскими войсками, он ответил, что вряд ли английский и французский штабы осмелятся послать в Россию больше нескольких батальонов. «Ваши штабисты, — сказал Тухачевский, — хорошо знают, что солдаты привозят с собой не только эпидемии из тех стран, где они побывали, но и революционные идеи. Наши офицеры в 1812 году вернулись из Франции, увлеченные идеями французских революционеров».

Тухачевский рассказывал о генералах Егорьеве, Самойло, Свечине и многих полковниках, которые командуют участками завесы. Это люди старой школы, настоящие знатоки военного дела. Они увлечены созданием новой армии.

После отличного концерта, где я впервые слышал произведения крепостного скрипача Батова, нас угощали за великолепно сервированным столом ужином — котлетами… из мороженого картофеля, их называют «чибриками», и морковным чаем с каким-то тарабарским названием «чеп-чи-пу».

Это был самый интеллектуальный вечер, проведенный мною в России.

Из дома на Большой Никитской, где расположилось правление акционерного общества «Сормово — Коломна», вышла, возбужденно переговариваясь, группа людей. Судя по внешнему виду, одежде, манерам, это были рабочие и инженеры. По окающему говору не составляло труда опознать волжан.

— Теперь-то понятно, Иван Федорович, почему Мещерский финтил, ответа не давал, на что деньги ушли, — обращаясь к высокому рабочему в длиннополом бобриковом пальто с каракулевым воротником, скороговоркой произнес пожилой сталевар с пунцовыми от мартеновского загара щеками.

— Что же теперь делать, товарищ Пустынкин? — растерянно глядя на Ивана Федоровича, спросил пожилой латыш в фуражке инженера.

— Возвращаться в Сормово, товарищ Краминер, — буркнул недовольно сталевар. — У этих жохов все в руках, как хотят, так и ворочают… Получили деньги и размотали.

— Погоди, — возразил Пустынкин, — возвращаться рано. Нам нужно у Ленина побывать. Он должен знать, как Мещерский все по-своему поворачивает. Ленин будет на нашем совещании. На нем мы о всех этих сальдо-бульдо Мещерского и доложим.

Но совещание с участием Ленина не состоялось — всю делегацию Сормовского завода пригласили на объединенное заседание ВСНХ и ВЦСПС.

После заседания Пустынкин сообщил своим товарищам:

— Я Ленину записку написал о наших делах. Ответил, что придет завтра к товарищу Ломову в ВСНХ, чтоб встретиться с нами.

Назавтра в десять часов утра делегация сормовичей была в «Метрополе», в комнате заместителя председателя ВСНХ Ломова.

— Товарищ Ленин приедет? — нетерпеливо спросил Пустынкин.

— Горбунов звонил, что еще неясно, сможет ли он встретиться с вами. Советовал мне выслушать ваши претензии.

— Подождем товарища Ленина, — предложил Пустынкин. Они терпеливо выждали еще полчаса. Ломов снова позвонил в Кремль.