Георгий Марягин - Стратег и зодчий

— Несколько раз встречался, очень решительная женщина.

— Жанна Лябурб сама сделала поправку в своей биографии — она пришла в лагерь, в котором ей нужно быть, помогает русскому пролетариату отстаивать спою свободу, творить свою жизнь. Она поняла, что все рассуждения о том, будто большевики навязали России Советскую власть, — ложь. Советы создал народ, они родились в русском Манчестере — в Иваново-Вознесенске. Народ же потребовал национализировать фабрики а заводы. Люди труда ненавидят собственников. Вы ездили по стране, могли убедиться в этом. Мы требуем от коммунистов, от всех наших советских работников: никаких надуманных преобразований, никаких форм, не созревших в сознании подавляющего большинства людей. Осуществлять только то, что назрело в экономике, только то, что вызрело в самом народе. Это поняла Жанна Лябурб, и она переступила через черту. Вам нужно проверить себя, хватит ли у вас решимости прийти к нам. Для вас это рискованней, чем для нее. Как члена военной миссии и офицера, вас будут судить по законам военного времени. Скажите прямо, прав я или нет?

— Может быть, вы правы, — после долгой паузы признался Садуль. — Но не нужно меня причислять к тем, кто колеблется. Я докажу это, я порву с миром лжи.

— Скажите, у вас семья во Франции или вы одиноки?

— Жена, сын. Но когда дело идет об убеждениях, нужно считаться со своей совестью! — воскликнул Садуль. — Я порву с партией социалистов и не буду ограничиваться только письмами. Спасибо, дорогой Владимир Ильич. — Садуль впервые назвал Ленина по имени и отчеству. — Мне есть над чем подумать. Скажите, а мои письма стоит опубликовать?

— Я с большой пользой читаю письма даже своих противников. Они толкают на раздумья, обогащают познанием психологии, воспитывают. К сожалению, наши редакторы мало печатают писем. Я советовал редактору крестьянской газеты «Беднота» отводить им целые полосы. Я не согласен с некоторыми вашими высказываниями, но, если эти письма удастся опубликовать во Франции, они помогут людям понять в какой-то степени, что происходит в России.

— Я обратился к Ромэну Роллану с просьбой помочь мне опубликовать письма. Кажется, их издадут на моей родине, — крепко пожимая руку Ленину, сказал Садуль. — На моей родине? — повторил он. — Теперь у меня их две.

На небольшой дачке, стоявшей на отшибе Малаховского поселка, жили размеренно, по старому укладу. Здесь по воскресеньям собирались друзья, беззаботно и шумно веселились. В будни хозяйка дачи занималась вязаньем, варила варенье, к вечернему поезду выходила к переезду, поджидая мужа, возвращавшегося из Москвы. Муж служил в железнодорожной охране, ходил в полувоенной форме. Все обращали внимание на его красные гусарские галифе и желтые краги, начищенные до зеркального блеска.

Иногда к молодым супругам приезжали родственники. Единственному представителю власти — поселковому милиционеру — супруги немедленно сообщали о том, кто приехал, на какое время, по каким делам. Однажды приехала знакомая с супругом. О ней так же заявили, что приехала учительница, будет искать работу, проживет, пока не получит назначения.

Учительница вместе с хозяином дачи уезжала в город и возвращалась обычно вместе с ним.

Как-то вечером появился незнакомый мужчина. О нем не заявили милиционеру.

В тот вечер на дачу пожаловали еще несколько гостей. Вечером они развели костер, пели хором.

Под пение хора новый приезжий вел с хозяином дома и учительницей строгий разговор.

— Сколько будут продолжаться эти выслеживания, Фаня? — Новый гость, закидывая угловатую голову с длинными отросшими волосами, укоризненно смотрел на учительницу. Трудно было узнать в нем сейчас того респектабельного чиновника, который приходил поиграть в шашки в магазин «Транспорт» на Петроградской стороне.

— Не удается никак, товарищ Григорьев, узнать своевременно, где он выступает. — Фаня выкуривала папиросу за папиросой. Ее черные, освещенные фосфорическим блеском глаза смотрели в пустоту.

— Не удается вам с Никулиным, значит, нужно создать несколько групп, не меньше четырех, — поучал Семенов. — Каждая группа пусть дежурит там, где должны быть митинги. Я читаю газеты, в них помещаются объявления о митингах. Значит, на одном из них обязательно выступит Ленин. Он выступает почти ежедневно, нередко два-три раза в день. В Москве нужно установить дежурства на каждой площадке. Ты, Фаня, будешь дежурить постоянно на Серпуховской.

— Только дежурить? — возмутилась Фаня.

— Разъясни ты ей, Никодим, — приказал Семенов хозяину дачи, — что снимать Ленина и других должны рабочие, только рабочие. С тобой, Фаня, в паре Никулин. Когда Ленин будет уходить с митинга, он должен его снять, а ты — обеспечить транспорт. И все будет так, как с Володарским в Питере. Искали исполнителя среди интеллигентиков, а наш маляр спокойно уехал в Москву. Нужно думать! Когда из-под здания вынимают фундамент — оно разваливается. Троцкий оказался хитрее вас. Сделал вид, что уезжает с Курского, а уехал с Казанского. Это для вас урок.

— Учли. Мы теперь на каждой дороге имеем заряд под мостом, — сообщил Никодим.

— Как «дежурят», будешь проверять ты, Никодим. У тебя красные галифе, как у Савинкова. Все наши знают, кто ходит в красных галифе и желтых крагах. Я сегодня уеду обратно. Как только скосят Ленина, в Питере выполнят свое. — Семенов поднялся, пожал руку Фане и, долго задерживая ее руку в своей, сказал: — То, что ты не дрогнешь, я не сомневаюсь. Но запомни, что снять его должен Никулин. Славой поделитесь.

Не успели вагон, в котором Данишевский ехал из Арзамаса, поставить на запасный путь, как его разыскал комендант станции Москва-Казанская и передал приказание Ленина немедленно выехать в Кремль. Данишевский невольно взглянул на часы — было начало второго ночи.

— Немедленно? — переспросил он коменданта.

— Так товарищ Горбунов передал. Когда бы ни прибыл поезд, вам явиться в Кремль, лично к товарищу Ленину. Да вы не смущайтесь, это дело обычное, не только военным, а и гражданским лицам мы такое распоряжение передаем, особенно когда приезжают из фронтовой полосы. Ленин сам беседует с людьми. На днях в нашем паровозном депо объявили, что он выступать на митинге будет. Я пошел на митинг, чтоб не опоздать, на полчаса раньше. Прихожу к проходной. Вижу, толпа. Что случилось? А на меня зашикали, показывают, не говори, а послушай. Оказывается, Ильич тоже до начала митинга приехал, пришел в депо и сразу же у проходной его окружили наши машинисты, кочегары, начали беседовать, даже в спор вступили. У нас на железной дороге есть еще такие товарищи, что считают: дорога наша и мы сами для себя можем хлеб возить. Ну, Ленин этим товарищам разъяснил, на кого они похожи, кому подражают и на чьей мельнице жернова вертят, какой помол у них выходит. Викжелевцы и эсеры у нас кое-где шепотком рассуждают, людей сбивают с толку.